Сергей Суворов - Волшебная маска

– Ты вернулся, – сказала она тихо и нежно, – я очень рада, что ты вернулся.

– Ну, да, я, собственно, не уходил. Но ты мне скажи, – продолжил я горячо, – всё-таки, мы с тобой говорили… Ты же помнишь? Мы говорили, что жизнь это -любовь, а любовь это – жизнь!

– Да, ведь, я тебя люблю, – сказала неожиданно она, – и ты сам всё понял и про любовь, и про жизнь. Я твоя судьба. Возвращайся…

Я проснулся от яркого света. Понял, что лежу в какой-то странной кровати, ощущение, что я в невесомости – не было одеяла или матраца, я находился будто в воде. Лицо было стянуто повязкой и было везде больно, но боль была тупой и вроде терпимой, во рту держался странный привкус. Стали моментально всплывать воспоминания того вечера, когда я случайно проезжал мимо пожара в старом бараке на окраине города.

– Ну, что ж, батенька, – раздался рядом голос, и я увидел склонившееся ко мне лицо человека в белом халате с академической бородкой. – Вы в рубашке, как говорится, родились. При таких сильных ожогах Вы всё-таки с трудом, но выкарабкались с того света.

– А где я?

– Вы в госпитале. В военном госпитале. Вас привезли на вертолете.

– Вы доктор?

– Не похож? – улыбнулся доброй улыбкой врач.

– Да я ничего не помню и спасибо Вам огромное, доктор – сказал он медленно и немного с трудом.

– Пожалуйста. Но это работа у нас такая. Вы пока много не разговаривайте.

– Хорошо, доктор.

– А Вас спасла, наверное, Ваша девушка. Она почти здесь жила и очень просила за Вас. Вот ведь умудрилась меня найти и попросить. Сказала, что очень-очень любит Вас и умрет, если Вы погибните. Пришлось мне втройне при Вас работать… Шучу.

У меня почему-то тотчас всплыли в памяти эти последние видения или сны, и, как бы странным это не показалось, я ответил доктору:

– Да, я встречался с ней во сне, похоже… Это была моя судьба, которая меня любит. Она меня очень поддержала своей любовью и теперь твёрдо знаю, что любовь – означает жизнь.

– Эх, романтики вы романтики, – сказал как-то мягко доктор. – Только с того света выкарабкался, и сразу про любовь и про жизнь. А многие начинают про смерть говорить… Ну, а вообще это правильно, судьба любит тех, кто любит жизнь и, кто бережно носит в сердце любовь. Давайте, выздоравливайте!

Они сидели рядом на скамеечке возле дома. Одна из них, Мария Егоровна, сидела прямо, опираясь ладонями в скамейку. Другая, соседка по улице – Евдокия Степановна, сидела, согнувшись, положив локти на ноги, свесив сомкнутые руки над коленями. Они сидели и спокойно размеренно разговаривали. Неподалёку от дома, у соседей Егоровны стоял новый, пахнущий смолой сруб. Он резко выделялся своей янтарной желтизной брёвен и идеально ровным расположением над поверхностью земли, на фоне серой однообразной линии старых перекошенных домов, стоящих вдоль улицы. Сделан сруб был замечательно, брёвнышко в брёвнышко лежали без зазора, плотно.

– Банька будет – сказала Егоровна. – Ладно срублено-от.

– Хорошо – согласилась Степановна. – Федосеич ещё могёт рубить то – вон как сладил. В лапу рубил, иж, гладенька кака.

Маленькая пауза в разговоре, образовавшаяся видимо в результате любования срубом, нарушилась вопросом Егоровны:

– А с какого он года то, Федосеич?

– Да с двадцать седьмого вродя, – ответила Степановна, – мой на три года младше был. Они ж оба с Покровского родом были. Дружили они с моим Иваном-то. Иван к нам с Покровского приехал в пясят пятом.

– Да-а, молодец Федосеич-от – сказала Егоровна – гли-ка, до сих пор робит…

А нонче молодежь-то и не хочет строить ничего, облянились совсем. Пиву им подавай, да ночью пошастать.

Степановна, пожевав губами, вдруг высказала:

– Да-а, молодежь нынче некудышна… Робить совсем не хотят, токма денег им подавай.

– Ну-у… А по телевизеру чо кажут – срам один. Голых баб мужики обнимают всяко-разно.

Егоровна поставила локти как Степановна на ноги, сцепив сухие жилистые ладони над коленками. Степановна, вдруг слегка улыбнулась и повернувшись к подруге, сказала:

– Ягоровна, а вспомня сама кака была. По молодости-то ты тожа горазда была. Сколь мужиков, поди, охмурила…

– Да ну, тя… – губы Егоровны образовали некое подобие улыбки, а глаза смотрели как будто далеко в прошлое. Немного помолчав, вспоминая, она вдруг ожила и продолжила беседу:

– Ты, Явдокия, тожа не лыком шита… Сама вспомня-ка председателя колхоза нашего Аникина… А энтот, как его…? На ток зярно возил на лошаде то…?

– Федькя чо ли? – напоминала Степановна.

– Не… Федька-то как после войны пряшёл… Он тагды с Лушкой дружил с сорок дявятого… Она ж подруга моя была. Знала всё я про них…

Степановна несколько удивлённо спросила:

– Так этта точно он с Лушкой тогда дружил?

– Да точно тябе говорю. Она по утрам раненько бегала к няму… Матери-то грит на работу, мол, пошла, а сама к няму… Он на отшибя жил от…

– А ты путаешь, поди, не мог он тагды с Лушкой встрячаться…

– Да, вспомни, тогда ящё Аникина к нам и послали первый год он начал работать…

– Ай да кобель Федька-то. Гли-ка чё… – сказала Степановна нахмурившись.

В её голосе появились нотки обиды, и Егоровна, уловив интонацию, несколько удивлённо спросила:

– А тя чо так задело-то? Федька чтоль нравился тее?

– Да чё тяперь… Я ж тогда тож к Федьке бегала… Вечером. Пойду как на ферму, а сама к няму заходила… Парней тагды совсем небыло в дяревне.

– Во те на – удивилась Егоровна – Ай да Федя… Да как скрадывал-то он неприметно…

– Да боязно было конечно – ответила Степановна – Страшно было… А любил он крепко. Как схватит… Силища была…

– Да-а-а… Я тож знаю… – Егоровна поддалась настроению подруги, и глаза обоих как бы на миг просветлели от воспоминаний юности.

Диалог утих. Они как будто ещё более сгорбились. Всё их внимание было сконцентрировано на этих воспоминаниях. Их сморщенные лица обдувал ласковый летний ветерок, даря им чувство приятной прохлады. Они сидели и смотрели на сруб, на это творение рук человеческих, которое вызывало в них радость, так как, по их пониманию, если рубятся срубы, то продолжается жизнь. Жизнь в их простом и сложном мире.

– Явдокия, а жисть наша как сруб, переплетена вся… Держимся друг за друга крепко, родны все… – нарушила тишину Егоровна.

– Чо Маша и грить-то… Просто время трудное было… Но нячо, выжили же, слава Богу, дятей вырастили – ответила ей Степановна.

Негг, никогда не встречал такой необычной планеты. Очень странной. За время путешествия во вселенной за пятнадцать Гаггерианских цикла, ему и второму Страннику по имени Узза пришлось первый раз серьёзно поломать голову. В горячей полемике они даже чуть не объявили друг другу какку – обет неприятия. Этот древний обет гаггерианцев был, пожалуй, одним из самых трудных. При его объявлении кем-либо из жителей, в отношении другого они, в течение цикла, не могли сливаться в медитту – Духовный Контакт друг с другом. В условиях космического путешествия это испытание было крайне тяжёлым. А всё началось с того, что когда, делая очередную опись планеты с формами жизни, они столкнулись с очень необычным видом. Негг, имеющий опыт путешествий в сто двадцать циклов отнёс этот вид к неразумным, тогда как Узза, имеющая всего девяносто два цикла, заявила о том, что этот вид обладает разумом.