Павел Захаров - Возвращение белых великанов, или Ещё одни сказки для Наташи

Сегодня ночью мне вдруг резко стало не хватать воздуха. Не так, чтобы как когда тонешь или пакет на голову, а как то тревожно, что ли. Я едва успел открыть настежь окно, как сразу же на подоконник залетел прохладный воздух, который так же незамедлительно просыпался мне на ноги. На секунду мне стало холодно, но это лишь на секунду. А ты видела этот город в околочетырех утра? Солнце делает вид, что уже давно не спит. Он сейчас тоже, услышав, как я чуть слышно вслух проговариваю это, завалится ко мне в комнату ещё больше, чтобы послушать. Ох, и любопытный же он.

А ведь свежо. И тихо. Я поймал себя на мысли, что я так отчётливо слышу свой голос в голове сейчас, но из звуков лишь слышно как где-то играет музыка в машине, кто-то орёт что-то кому-то, ну и сердце. Оно так ту-дук. Ту-дуук. Ого! Ты когда слушала последний раз, как оно бьется? Твоё сердце? Вот прямо сейчас перестань читать занудные буквы и послушай, но не руками там или ещё как-то. А попробуй услышать! Ты же там не просто читаешь дальше? Блиииин, твоё сердце бьется совсем не так как моё. Круто! Я не помню, когда последний раз слышал, как бьется чье-нибудь сердце. Представляешь! Внутри тебя целая Вселенная, а значит абсолютно не важно, что происходит вокруг, если ты как огромная ядерная автономная подводная лодка, как его звездное величество Арктур! Стоп.

Кстати, если вдруг будешь читать или готовить завтрак сегодня, а в комнату ввалится чуть больше света, обязательно скажи ему «привет». Обожаю, когда застаешь его врасплох, и он начинает паниковать. Ну, я нахожу это забавным.

И хотя все дни недели для меня одинаково прекрасны, воскресенье имеет особый вкус – бабушка всегда варила с утра овсяную или манную кашу на молоке, а я добавлял туда сначала масло, которое как Арни во втором Терминаторе, а потом ещё и варенье, клубничное, земляничное или малиновое. Манка так ещё неравномерно всегда смешивалась – представляешь, как будто целая спираль галактики поместилась у тебя в тарелке. И ты один её видишь, а бабушка тебе – «не играй с едой, ешь, а то остынет». А ты такой с краю – потому что там уже не так горячо. Я всегда любил есть каши чайной ложкой. Не то, потому что сам был маленький, не то просто любил. Как же это здорово – просто любить. Ни за что. Ни за цвет глаз, ни за вкус губ, ни за какие-то там внешние признаки или недра внутреннего мира, а просто. По-настоящему. Здорово, когда у тебя с этим миром, в котором ты живешь, есть такая вот настоящая любовь.

В одно из самых беззаботных и счастливых времен. Нет, не так. Это было детство, а оно само по себе такое. Без каких-либо сравнений. Так вот, в это самое время, моя бабушка жарила макароны так, как никто другой не смог бы. У нас тогда была, хотя, до сих пор есть эта чугунная сковорода с ручкой. У меня никогда не получалось сделать именно так, а сегодня, прямо сейчас, пока у меня появилась минутка написать пару строк, я решил перекусить. И вот, поставив между нами ту самую сковороду, я нащупал вилкой кусочек нечто горячего и хрустящего. И тут я вдруг понял – получилось!

Если встать рано-рано утром, примерно, когда солнце уже проснулся, но ещё умывается, напевая что-то знакомое в ванной, то можно увидеть, как просыпается и весь остальной мир. Он, на самом деле, никогда не спит, он просто старается вести себя потише, когда спишь ты. Так уж здесь заведено. Но всё же, рано-рано утром, если выбросить из головы все эти дурацкие мысли о том, что ты уже взрослый, а это обязательно скучный и серый, и хотя бы на пару минут забыть про работу и социальные сети, то выйдя на улицу, пока все ещё спят, рано-рано утром, можно увидеть, как ветер, пока никто не видит, точно мой кот Арчи, играет, будто со свисающими со спинки стула в моей комнате рукавами свитера, на улице. Он бежит, оставляя шлейф, раскачивающейся спросонья и что-то кричащими ему в след травы, аккуратно играет с ветками, бельем на балконе, время от времени забываясь и подключая задние лапы, будто играет с клубком ниток, оставленных на кресле бабушкой, которая вязала носки. А его брюхо, пахнет самыми большим букетом, ведь на клумбах пригородных дач растет много разных цветов. И это только ветер, а есть ещё целый мир, который так же живёт, вне зависимости от того, замечаешь ты его или нет.

Ты ведь тоже живёшь, зная, что где-то в Нью-Йорке, живут тысячи людей, которые спешат на работу, где их ждут соты большого офиса, старый компьютер и телефон, и ведь они даже не знают про тебя, ведь они заняты работой.

Ой, смотри, это же черепаха, на которой всё строится, прячет голову в панцирь, а это значит, что люди просыпаются. Они опять всё испортили своими «ой, я на работу проспал!», «долго ты там ещё будешь в ванной?!», «у нас кончился кофе!». Эх, завтра обязательно проснусь чуток пораньше, чтобы подольше поиграть с Арчи.

Пока я пытался написать первую книгу, я впервые вытаскивал какие-то штуки, которые я раньше не вытаскивал, из головы, и прежде чем напечатать их, мне нужно было составить буквы в ряд, и чтобы они были связаны смыслом как минимум. Обычно, в моей голове, действуют совсем другие алгоритмы обработки информации, но я скажу так: «пока я писал какие-то абстрактные вещи, я как будто заново учился жить, я как будто родился и дожил до сегодняшнего дня за один этот миг. Я действительно стал ощущать другое отношение ко многим вещам, и сегодня, когда я шел утром на работу, танцующий перед самкой голубь, вызвал у меня такую сильную улыбку, что я аж засветился. А когда я шел домой на обед, передо мной шла пара бабушек, так вразвалочку, медленно. И я вдруг подумал, что жизнь, она как актовый зал, где все смотрят на сцену, целая толпа людей, всех, что одновременно живут на планете, стоят перед этой сценой, иногда смотрят друг на друга и по сторонам, иногда, уходят, куда то в сторону, без возврата обратно, потом приходят другие, они все такие разные, это так здорово, а я взял и сделал шаг назад.

И вот я стою позади всех, и я уже вижу не только сцену, но ещё и всех этих людей, это как будто то ты смотрел сериал с самого детства, а тут тебя пригласили на съемку серии, и ты увидел и съемочную площадку и сценарии, и всё всё всё! Это как покупать корабли в бутылках, а тут сидишь и смотришь, как мастер её прямо внутри собирает, или как картину рисует художник.

Очень часто, когда каким-нибудь людям в телевизоре или большом актовом зале, или ещё где-нибудь, где все такие нарядные, улыбаются, да и место само по себе имеет довольно праздничный вид, вручают какие-то награды или предоставляют слово, приглашая на сцену, передавая в руки микрофон, или всё это вместе, в кучу, то эти самые люди, все как один, говорят слова благодарности другим людям, которые были с ними всё это время, поддержали их в нужный момент, дали денег на проект, да там целый список всего, но в конечном итоге, все эти слова обращены к людям.