Саша Карасёва - Пряничный домик детства

Они проходили мимо кинотеатра, наверное, он назывался «Аврора» или «Победа».

– Может, в кино зайдем?

– Пошли. – В девяносто втором было все равно, на какой фильм идти: фильмы были одни и те же, и показывали их с заданной периодичностью.

Кондиционеров в кинотеатрах тоже не было, но толстые кирпичные стены старинных домов хранили прохладу. На экране какая-то истеричная тощая женщина бегала голышом по лестничной клетке – возможно, это был один из фильмов постперестроечной эмансипированной волны, Надя не могла сконцентрироваться на сюжете и картинке. Вася гордился своим благородством и сдержанно прикасался к Наде своим локтем, а она понимала всю ответственность и романтичность момента, и это жгло ее.

– Пойдем отсюда, – Вася так близко, так тихо прошептал ей это на ухо, что ему самому с трудом удалось сдержать свое дыхание. От нее пахло нагретой солнцем кожей и морской солью, она молча кивнула, он взял ее за руку и повел к выходу, как только мужчина может властно и просто повести женщину за собой.

Они стали спускаться по темной лестнице, медленно, вдоль шершавой стены. У Нади дрожали ноги, Вася остановился и прижал её к стене. Он сделал это так осторожно и с такой нежностью, как больше никто не прикасался к ней после. Его руки скользнули к подолу ее короткого платья, туда, где она уже ждала его, такая же жаркая, и такая же влажная, как Куба, на которой он никогда не был. Она посмотрела на него и улыбнулась по-детски искренней улыбкой, и он так и не стал расстегивать ширинку, а отвернулся и зашагал вниз.

Когда Надя вышла на улицу, лето обдало ее солнечным светом. Вася курил. Потом он сел на автобус и уехал, а Надя еще очень долго с тайной надеждой его увидеть проходила мимо того места, где он назначил ей следующее свидание, но на которое так и не пришел.

Москва, 2009 г.

«Дом 2» закончился, и Лиза закрыла тетрадку, в которой подробно вела записи о передаче. Каждого нового участника она вносила в специальную таблицу, а если он выбывал, то аккуратно обводила ячейку зеленым цветом. В этом дневнике у нее царил полный порядок: девочка разработала целую систему градации для героев в зависимости от пола, возраста и срока, проведенного на передаче. Для Рустама Солнцева у нее был даже специальный фломастер – фиолетовый, с блестками. У него была персональная страница, куда Лиза наклеивала его фото и небольшие заметки из журналов. Ее подруга Вика считала, что Рустам кобель и гавнюк, но Лиза знала, что он пока не встретил ту, с которой смог бы быть настоящим и нежным. У нее бы точно получилось влюбить его в себя. Она бы сделала так, чтобы он не смог и секунды дышать без нее, чтобы смотрел только в ее сторону и хотел только ее. Он, конечно, старше на целых двадцать лет, но, с другой стороны, это и клево, ведь он уж точно знает толк в женщинах, тем более фигура у Лизы супер. Среди девочек негласно считалось, что спать со старыми мужиками полный отстой, если, конечно, этот мужик не Джонни Депп или Мэтью Макконахи. А Лиза не понимала, как Рустам может встречаться с такими старыми телками: им ведь уже под тридцать, морщины, да и целлюлита немерено.

Лиза была в папу: такая же высокая, с темными кудрями до задницы, очерченной талией и длиннющими ногами. Такой же тонкий ассирийский нос и голубые глаза. Папа рассказывал Лизе, что они потомки древней вымершей расы ассирийцев, что их предки были восточными царями, потому что только у высшей касты была такая смуглая коричная кожа и такие ледяные голубые глаза. Лиза папу очень любила и верила, что так и есть, а походить на крупную и яркую мать-хохлушку ей не хотелось. Лиза любила каникулы, потому что папа забирал ее к себе с бабушкой, где она могла смотреть до ночи телик, болтать часами по телефону и кидать обертки от конфет под диван. Но больше всего ей нравилось, когда они вместе с папой шли гулять: люди на улицах оборачивались им вслед, продавщицы в магазинах растекались по прилавку, а водители чуть ли не съезжали в кюветы. Отец и дочь были редкостно красивой ассирийской парой: он – молодой и могущественный царь, она – наследная принцесса со смуглой кожей. Она несла свое королевское достоинство над всей этой глазеющей толпой и почти ощущала на себе золотую корону с оленями (она где-то увидела картинку со скифским золотом, и решила, что именно так и должна выглядеть ее ассирийская корона).

– Галя твоя звонила, – нарочно «гхыкая» сказала бабушка папе, когда тот пришел с работы. – Просила Лизе лифчик купить. У девки грудь скоро до пупа отвиснет, а ей все некогда, по блядкам мотается. – Бабушка была малоприятной суровой женщиной, но распространялось это в основном на папу, и Лизе было, в общем, по фиг.

Папа знал толк в одежде и стиле, поэтому было круто, что именно он будет покупать ей нижнее белье. Мама за глаза называла папу метросексуалом-самоучкой, и Лиза подозревала, что из зависти. Вика и другие подруги ссали кипятком от Лизиного папы, потому что в отличие от их уже пузатеньких папаш он был поджар, мужественен и похож на голливудского актера или известного певца. К тому же во всех классных американских комедиях именно отцы лучше понимали дочерей, в то время как пустоголовые и вздорные мамаши пытались устроить свою личную жизнь.

В кабинке сетевого магазина молодежной одежды было тесно. Лиза пыталась примерить десятый бюстгальтер и не могла застегнуть крючки. К тому же она не знала свой размер, из-за чего папа взял ей сразу двадцать лифчиков: какой подойдет. Продавщицы многозначительно переглядывались, а папа сидел в коридорчике и достойно ждал. Наконец-то Лиза все-таки сумела застегнуть фиолетовый бюстгальтер: он хоть и был великоват, но от его великолепия становилось светлее даже в этой темной кабинке. Вся в блестках и стразах Лизина детская грудь казалась взрослее и больше, улыбка в зеркале стала улыбкой искусительницы с рекламы женского белья, и это ей понравилась.

– Боже мой, Лиза, какая пошлость, – скривился папа, оплачивая фиолетовое чудо вместе с более скромными девичьими лифчиками, а Лизу переполняло ощущения триумфа: у нее теперь есть настоящее взрослое женское белье!

– Прекрати так на них пялиться, как ты не понимаешь, что это недостойно, – продолжал учить папа Лизу, когда та с чувством превосходства разглядывала каких-то жалких малолеток. Папина программа максимум была выполнена: он купил дочери все необходимое, сводил в кино, и денег у него оставалось впритык, чтобы вечером в клубе снять какую-нибудь телку, но мысль, что дочка так откровенно рассматривает сидящих рядок мальчишек, вызывала странную брезгливость.

На следующий день в школе Вика с восхищением рассматривала Лизин фиолетовый бюстгальтер: в туалете для девочек Лиза расстегнула свою школьную рубашку, и гордо демонстрировала всю эту переливающуюся роскошь подругам. На уроках она смотрела свысока на недоразвитых одноклассников, потому что откуда им было знать, что на самом деле скрывается под ее унылой школьной блузой.