Юлия Лим - И все небо для нас

И вот мне снова не спится. Ни душ, ни чистая голова, ни удобный матрас не помогают сомкнуть глаза и проспать до утра. Мила сопит под боком, мы вновь делим одну кровать. Этой ночью она уже не просыпается в слезах. Когда рука, просунутая под подушку, затекает, приподнимаюсь и медленно встаю. Бросаю взгляд на дядю – спит. Ночью уж точно ничего не случится.

Накидываю махровый халат и выхожу на террасу. Сажусь на скамейку и вглядываюсь в темноту окружающего леса. Вдалеке виднеются очертания другого коттеджа. От него по полю растекается теплый свет. Надеюсь, у тех людей причины бессонницы приятнее моих.

От скрипа двери вздрагиваю и резко, как сова, поворачиваю голову. На пороге стоит дядя и, сонно щурясь, смотрит на меня.

– Хочешь какао?

Киваю. Дядя возвращается с двумя кружками и садится рядом. Беру кружку и заглядываю внутрь.

– Что это?

– Маршмеллоу. Он чем-то похож на зефир.

– И что с ним делать?

– Ты его не пробовала?

Качаю головой. Отвечать на очевидные вопросы не хочется.

– Просто глотни какао и жуй.

– Ну, не знаю, а вдруг ты решил меня отравить? – принюхиваюсь.

Тихон тихо смеется, достает из своей кружки маршмеллоу, показывает мне и сует в рот. Активно жует, затем высовывает язык.

– Можешь подождать, но тогда какао остынет.

Вздыхаю и впериваю взгляд в напиток. Запах приятный, шоколадно-молочный. Напоминает о наших с мамой посиделках до того, как родилась Мила. Тогда все было просто, и я не переживала из-за каждой мелочи, касающейся сестры. А еще у меня в ту пору не выскакивали прыщи…

– Вера…

Приподнимаю голову и смотрю на дядю.

– Ты все еще не хочешь поговорить?

– О чем? – Равнодушно пожимаю плечами и делаю глоток, жую кусочек маршмеллоу. Сахарно-воздушная масса наполняет рот. Мягко и вкусно…

– Ты слишком сильно беспокоишься за сестру. Так обычно переживают матери.

– А тебе-то какое дело? – Внутри все обрастает колючками. – Я за нее отвечаю. И не переживу, если с ней случится что-то плохое. А ты… тебе я не доверяю.

– Неужели я дал повод? – Отвожу взгляд. – Понимаю, у тебя нет ни одной причины доверять мне. Я для тебя чужой человек и не стану близким за такое короткое время. Но доверие – это мост между людьми, Вера. И его надо строить.

Гнев отступает, и на его место приходит послевкусие непонятного чувства. Отпиваю какао. Пусть сладость зефира избавит от горечи.

– Я никогда не причиню вреда ни тебе, ни Миле. – Дядя протягивает руку. – Обещаю.

Колеблюсь. А вдруг это ловушка?..

Поеживаюсь от внезапного ночного ветра. Пауза затягивается. Нужно ответить или проигнорировать жест дяди.

– Не могу. – Стыдно за собственную беспомощность и нерешительность. – Я не могу просто взять и начать доверять тебе.

Дядя опускает руку.

– Ничего страшного. Просто знай, что всегда можешь обратиться ко мне. – Он поднимается и забирает кружку. – Спокойной ночи, Вера.

Провожаю его взглядом, пока он не скрывается в доме.

Доверие и вправду как мост между людьми. Вот только мост за два дня не построить, а при чрезмерной нагрузке он развалится.

—…Ла! Писклявый голос сестры.Силюсь разлепить глаза, но не выходит.

– Вела! Вела, вставай! – Мила больно хватает меня за плечи и потряхивает.

От ее пальцев у меня остаются синяки. В школе однажды заподозрили, что меня бьют дома, и отправили соцпедагога проверить, все ли в порядке.

– Ну Вела-а! – Мила с размаху шлепает меня по попе.

Глаза открываются мгновенно: подскакиваю и несусь за сестрой, размахивая подушкой.

– Ты меня ударила!

– Вставать надо было! Бе-е! – Смеясь, Мила убегает за угол.

Не успеваю затормозить и врезаюсь бедром в стол. Он овальный, но все равно больно.

– Чего тебе, Хоббит? – Зеваю, бросаю подушку на кровать, потягиваясь, и потираю ушибленное место.

Убедившись, что я ее не трону, сестра берет меня за руку:

– Идем! – И куда-то ведет.

Мы выходим на террасу. Неподалеку дядя разговаривает с кем-то у машины. Он оборачивается с холщовым мешком в руках. Он что, купил картошку?..

– И чему ты так радуешься? – спрашиваю у сестры.

– Там кукулуза! Настоящая! – Мила с криками несется к дяде.

На кухне он выворачивает мешок, показывая нам спелые кукурузные початки.

– Как вам такой завтрак, девочки? – улыбается Тихон.

Мила хватает початок, но я отбираю его, тщательно мою и только потом возвращаю. Сестра вгрызается в желтые зерна.

Никогда не ела такую кукурузу, только консервированную, и то в салатах.

С недоверием кошусь на дядю, но он притворяется, что не замечает этого. Тогда я беру початок, хорошенько промываю и пробую.

– Ну как? – спрашивает дядя.

Пожимаю плечами. Не очень.

– Вкусно! – выдает Мила. – Поплобуй, дядя!

Желудок панически сжимается. Она снова назвала его дядей. Прошло всего несколько дней, а Мила готова ему все простить за какой-то кукурузный початок.

– Больше не хочу. – Отдаю Тихону свою полуобгрызенную порцию и ухожу в ванную комнату.

Здесь, в отличие от гостиницы, есть средства для ухода за кожей. Конечно, не те, которыми я пользовалась дома, но в последний год россыпь прыщей лишь увеличилась, и никакие новые пенки, гели, скрабы и маски не помогали от нее избавиться. Никто не предупреждает в рекламах, что нельзя смыть с лица стресс.

Беру флаконы, изучаю составы. Косметические средства подобраны так, чтобы не нарушать атмосферу лесного домика. Все запахи натуральные: ягодные, еловые, фруктовые. Выбор небольшой, но я зависаю. Наконец беру гель с запахом алоэ, мою лицо и равномерно наношу полупрозрачный слой. Смываю гель, и кожа по-настоящему дышит. Мне так не хватало этого чувства последние два дня. Когда все злит, лучшего средства для успокоения, чем уход за собой, не найти.

Покидаем уютную обитель, вновь превратившись в скитальцев. Дядя тащит мешок с кукурузой, Мила, подпрыгивая, носится по полю, распугивая бабочек, кузнечиков и прочую живность, а я плетусь за ними.

– Быстлей, челепаха! – дразнится сестра.

Когда мне что-то сильно надоедает, я начинаю сутулиться. Однажды мама пошутила, что в таком положении рюкзак становится моим панцирем. А еще они высмеивали мое занудство. Скучаю по тем временам, глядя на раскинувшуюся вокруг природу. Согласна быть ворчливой Тортиллой, лишь бы вернуть маму.

– Все в порядке? – интересуется дядя, поравнявшись со мной.

– Вроде того.

– Выглядишь расстроенной.

Больше всего в чужаках меня раздражает внимательность. Почему родные никогда ничего не замечают, а едва знакомый человек будто сквозь кожу смотрит?

– Просто думаю… Вот бы мама это увидела.

– Ей бы понравилось.

– Мила, осторожнее! – Замечаю, что сестра слишком резво скачет возле камней.