Степан Зозулин - Вахта

Я чуть было в голос не рассмеялся – настолько нелепо автор укрывал истинные чувства.

Вот ведь купидон этот Бахрин. И какой благородный!

Заочно я уже недолюбливал этого типа и потому дальнейший поток примирительной белиберды просто-напросто опустил, переворачивая наугад страницы.

И случайно зацепился взглядом за новый любопытный кусок.

По понятным причинам, Еремеева неохотно допускали до официальных публикаций. Это если смягчать официальные формулировки и игнорировать количество отказов. Справедливости ради, стоит отметить, что какие-никакие публикации всё же были. Только нейтральные вещи – не передающие истинных мотивов творчества В. А.

На тот момент я и сам столкнулся с первыми отказами. Разосланные рукописи возвращались, и я, признаться, утратил былой энтузиазм.

Тогда-то и родилась идея организовать издательство.

Помимо нас с Еремеевым, высказались «за» ещё несколько ребят. Правда, уже в процессе все самоустранились. Такое было время: организовать частное издательство – немыслимое дельце. Спасибо ещё, что нас с В. А. не самоустранили комплектом.

Однако всё обошлось.

А эту часть истории я, конечно, знал. Затёрлись имена и фамилии, зато факт основания «Литеры» засел в памяти навеки. В контексте отечественного книгоиздания событие, и правда, было не шуточное!

Поначалу портфель издательства, если можно так выразиться, составляли наши же произведения. Да ещё нескольких ближайших друзей. Основным автором, конечно же, стал Еремеев, успевший уже тогда заработать имя немногочисленными официальными публикациями и несколькими десятками самиздатовских текстов, разошедшихся по рукам. Их тираж невозможно уже сосчитать, но огласку они обеспечили.

В. А. был локомотивом, набирающим ход; а мы с удовольствием следовали за ним.

Правда, ему быстро наскучила организационная часть. Только творчество. «Истинное творчество», как В. А. его называл. А все насущные вопросы издательства оказались на куда более приземлённом Бахрине.

Я, было, навострил уши. Рассчитывал, что отсюда и начнется настоящая история Еремеева. Меня всегда интересовали люди, способные сделать в жизни непростой выбор. Отказаться от сиюминутного в пользу вечного, истинного.

Но оказалось, «приземлённому» автору это было не слишком занятно. Бахрин то и дело терял интерес, и в паузах доносил что-то своё, «сермяжное».

Начал мельчить и давать факты биографии неясными штрихами, будто в один момент потерял связь со старым другом. Однако не подавал в этом вида и продолжал линию «дружбы сквозь годы».

Пока Еремеев вдруг не исчез.

Совсем ненадолго: через какое-то время снова появился в поле зрения Бахрина, будучи теперь оторванным от мира отшельником. От него отказался сын, жена давно умерла. Автор не выказывал особого интереса, зато бил увесисто в грудь, уверяя, что Еремеев выстоит. Что вот-вот представит миру новое творение. Что В. А. переосмыслит творчество и начнёт с чистого листа, а «родная» Литера, которую он когда-то оставил, «примет любую рукопись с распростёртыми объятиями».

На этом повествование обрывалось, то ли предваряя рекламную кампанию новой еремеевской книги, то ли подготавливая почву для собрания сочинений писателя. Образ Еремеева отныне принадлежал не только ему самому, а всем, мимо кого Еремееву довелось шагать на жизненном пути.

Сам того не желая, Бахрин сумел напоследок создать живой образ. Посреди слепых ласк и печатных страниц нашлось место и для живого человека.

Мне захотелось познакомиться с ним ближе.

#5

Когда снова взял книгу, приходилось зарываться в опилки на устроенном Бахриным лесоповале. Вычленял то настоящее, что составляло Еремеева. Именно в нём и должна была отыскаться похожесть между нами, о которой упоминал куратор.

Это-то и мешало. В голове намертво застряли слова. Всё равно, что читать книгу, когда заранее знаешь сюжет. Уже не читаешь, а только выискиваешь острые моменты.

Невозможно сосредоточиться.

О первом сходстве уже упоминал: наши семьи.

Жена Еремеева умерла от болезни. Я свою вычеркнул из жизни сам.

Но это личное. Сомневаюсь, что именно это интересовало куратора. Вряд ли он запер меня здесь, чтобы разрешить семейные трудности.

А вот во втором мы точно были похожи.

По скудным описаниям Бахрина и, даже в большей степени, по отсутствующей в его распоряжении информации, Еремеев походил на фанатика. Сумел продвинуться куда дальше меня. Не было никаких сомнений, что В. А. превратил творческий путь в особого рода служение.

К слову, это стало причиной окончательного разлада Еремеева с сыном, который не мог мириться с добровольным изгнанием отца. Моего же – отняла при разводе жена.

Исподволь я замечал, что и Бахрин скептично настроен по отношению к Полине Еремеевой. Делил В. А. между ней и творчеством, пытаясь разорвать их связь прямо на страницах биографии.

Нас с Викой и делить-то не нужно было. Мы не совпадали во взглядах на творчество. Я воспринимал его чересчур серьезно, а она обеспечивала необходимым семью.

Это жутко нервировало. Я верещал и лез в перепалки. В доме летали шаровые молнии, и это, признаться, даже заводило. На такое подсаживаешься быстрее, чем на сигареты, уж поверьте! Драма, которая всегда с тобой. Пока не разбиваешься вдребезги о скуку.

Вике надоело каждый день разыгрывать один и тот же спектакль, и она успокоилась. А я по-прежнему вызывал огонь на себя. И раздражал ведь этим – точно знал – но она уже не реагировала.

Говорят, противоположности притягиваются. А мы просто ломали друг другу жизни с противоположных позиций.

Ещё болтают о «целебных ссорах», – и здесь мимо.

А вот чего не хватало, – так это терпения и выдержки.

Вика тоже порядком устала.

Когда не вернулся к ужину, небось, даже вздохнула с облегчением.

И выписала из жизни, подав на развод.

Сашка остался с ней.

Да где ж возьмешь выдержку, когда твоя профессия – быть несдержанным и не скрывать эмоций.

Стоило бы поучиться у Еремеева. Он каким-то образом соблюдал баланс: и оставался долгое время примерным семьянином, и добился успеха в творчестве.

Рядом с ним я казался ничтожеством. Уже и думать забыл о якобы имеющемся сходстве. Его характер и личность всецело заняли мысли. Казалось, что и я каким-то образом завишу от разгадки тайны этого человека.

Я закрывал книгу. Открывал первую страницу и внимательно всматривался в фотографию. Кажется, она пришлась впору.

Пусть и странным образом, моё честолюбие угомонилось.

#6

Каждое утро теперь начиналось одинаково. Сказать по правде, это мало меня беспокоило. Я чересчур долго шел к отсутствию необходимости бороться с собой за каждое утро. И отныне заново учился ценить это время суток.