Настасья Астровская - Клиффхэнгер

– Да кого я обманываю, – смущенно прервал сам себя Лева, – обед состоял из пива, речи были безыдейные, вечер…вообще четырнадцатое октября, стыдно сказать!

– Понимаю, – серьезно кивнула Настя. – У меня каждую пятницу четырнадцатое октября.

– Коллега, – кивнул Лева. – И все бы хорошо, но сегодня среда…

Тогда тоже был какой-то день недели. Возможно, среда. Или четверг. Или воскресенье…

В общем, там еще остается несколько вариантов, один из них точно подходит.

Паша, Ира и Лева сидели на террасе заведения. Для октября это был довольно теплый вечер. Сидели довольно долго, болтали о ерунде. Подбежала официантка, принесла счет, который испортил веселье. Расплатились молча.

Впрочем, жизнь продолжалась, ночь – тоже, все было свежо и ясно.

Кроме ребят на террасе сидело еще несколько компаний. Официантка сообщила, что заведение закрывается, но никого не выгнала. Просто бар закрыли, выключили свет и оставили полуночников допивать напитки.

В один момент все, кроме Рогожкиных и Левы, куда-то исчезли.

Нужно было ехать.

– Стакан наполовину…целиком почти…пуст, – заключил Лева.

– Стакан нужно забрать домой, – подытожил Паша.

– Павел! – возмущенно воскликнула Ира. – Это неправильно.

– Точно, – согласился Лева.

– Зачем забирать один стакан? – продолжала Ира. – Нужно два, а лучше три…для комплек-та.

Басин расстроенно икнул.

Паша задумался.

– Ну, а что, не оставлять же их тут одних…

– Стаканов? – уточнил Лева.

– Тех самых, – подтвердил Рогожкин. – Смотри, если их не украдем мы…в смысле, не возьмем мы, то их обязательно украдут другие люди. Плохие!

– Точно! – закивала Ира. – Они их принесут домой и будут из них пить прямо при своих детях! А потом начнут спаивать детей…И дети вырастут алкоголиками и убьют соседа! Подумай, Лев, ты этого хочешь?

– Ни разу! – запротестовал Басин. – Я пацифист…

– Si vis pacem, para bellum, – изрек Паша.

– Никаких парабеллумов! – нахмурился Лева.

– Согласна! – Ира тряхнула головой. – Но стаканов…стаканов надо. Лева! Ты, вообще, видел счет?! Мы за эти деньги еще и стол можем забрать!

– Можем! – обрадовался Паша, в котором алкоголь пробуждал тягу к подвигам.

– Стол нам не нужен, – умерила его пыл Ира. – Он у нас не поместится. Ладно, я пошла машину заводить.

И она пошла, размахивая пустым бокалом, что-то насвистывая себе под нос.

– И вообще, если бы они хотели, чтоб мы им вернули это все, – рассуждал Паша, – они бы это так не оставляли. А так…подарили, значит. Комплимент…от заведения.

– Я, вообще, очень против, – прошелестел Лев.

– Понимаю, – сказал Паша.

– И то, что Ира пьяная за рулем, тоже против, – не успокаивался Лев.

– Тоже понимаю, – вздохнул Паша. – Ну, она не пьяная.

– А, – кивнул Басин. – Тогда ладно.

Паша взял стакан и медленно поплыл в сторону машины.

Лева еще пару секунд подумал а потом уточнил:

– Так вам два стакана нужно или три?

Паша попытался дать какой-то развернутый ответ, но ничего было непонятно, поэтому Лева повторил настойчивее:

– Два или три?

– Ну, хорошо бы три, – признался Паша.

– Понял, – лаконично ответил Лева.

Схватил стакан, залпом допил то, что в нем оставалось и невозмутимо – а главное, очень ровно – зашагал к машине.

– Эта история могла быть поучительной, – печально заключил Лева, – если бы нас поймали за кражу или если бы мы разбились все насмерть пьяные…

Настя немного начала икать от смеха.

– Ну, если бы вы разбились, для меня эта история точно не стала бы поучительной, – заметила она, вытирая слезы, – потому что мне бы ее никто не рассказал.

– Тоже верно, – согласился Лева. – Ну, в общем, я не горжусь, но и стаканы хорошие, конечно. Что ж теперь, игнорировать их, что ли…

– Так выпьем же за то, – подхватила Настя, – чтобы всегда замечать хорошее, никогда его не игнорировать…

– …но чтоб при этом можно было им еще и гордиться! – согласился Лева.

И здесь, конечно, размышления о судьбе героя – или любые размышления – буду писать для удобства курсивом.

Рядном сквозных, красивых, трепещущих…

Не самый я, конечно, удачный у мамы с папой вышел. Нужно было настоять на братике или сестричке.

А я, дурак, не просил.

Это превращается в дневниковую запись, хотя откуда мне знать, я и дневников-то не вел никогда.

Дорогой дневник! Сегодня я опять бессмысленно жив…

Странное дело: дневник – это тетрадь, а ночник – лампа. Утренник – это детский праздник, ну или, на крайний случай, мороз, а вечерник – человек…

Злобный: Вечерник, конечно, человек. А ты – осел!

Дружище: А кто так обзывается, тот сам так называется!

Лев: Так-то! Хотя, подождите-ка…

И с того самого разговора на чужой кухне до пяти утра, с тех самых полутрезвых откровений и открытий все началось – и, казалось, не имело шанса закончиться, будто эти двое должны проговорить вот так, как минимум, всю жизнь.

И они говорили. Семь лет.

Говорили на всех возможных языках, понимая друг друга бесконечно, строили свою Вавилонскую башню – или башню из слоновой кости. Снаружи ничего не было, потому что настоящий мир существовал между ними и внутри них.

Лева закрывал глаза и на черном экране век смотрел этот прекрасный диафильм: вот они с Насинькой гуляют по парку. Вот танцуют вечером на площадке уличного кафе, он смущается – я же совсем не умею танцевать!, она смеётся – я тоже!, и – танцуют потрясающе. Вот они лежат на узкой неудобной кровати в его съемной квартире, она прижимается к нему и что-то рассказывает…что? Ах, да, опять, наверное, этих их шуточки глупые про Моне и Мане. И пальцы ее гладят его щеку, и они такие прекрасные, что их все время хочется целовать. А вот он уже делает ей предложение, и дальше – свадьба, только самые близкие, чудесный день, потом чудесная ночь… И дальше – море.

Какое волшебное – и оттого ужасное – время. Ну, вот как так вышло: Басин верил, что это самое начало невероятного пути, а оказалось, что это и было самое невероятное на этом пути, а все, что дальше – разочарование и отчаяние.

Впрочем, нет, нет, не об этом – хотя бы сейчас. Лучше о море.

Сколько разных вещей они с Насей делали тогда, и как были хороши и счастливы во всем. Они гуляли по улочкам, взбирались в горы, купались, дурачились, бродили по рынкам, ездили, куда захочется, катались на яхте, вкусно ели, пили вино, занимались любовью, разговаривали, удивлённо созерцали водопады… И это только то, что делали они вдвоем. А было ещё и то, что делал Лева. Он ходил и смотрел на рассвет, слушал музыку, глядя на воду, нырял с причала, читал книги, а главное – он писал. Писал много, слегка истерично, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотался вслух от переполнявших его удовольствия и возбуждения. Именно тогда он, пожалуй, в первый и в последний раз чувствовал себя настоящим писателем.