Игорь Михайлов - Не книга имён. Классики и современники

– С ччччудными картинками и большими буквами.

– Давай, пожалуй, – сказал мальчик, взял азбуку и нехотя отсчитал четыре сольдо».

Буратино подбежал к полной улыбающейся тёте и пропищал:

« – Послушайте, дайте мне в первом ряду билет на единственное представление кукольного театра…».

Променять учёбу на удовольствие мог только заядлый сибарит. И всё-таки Толстой – писатель, как ни крути его биографию. А рассказ «Гадюка» – подлинный шедевр:

«С кружкой и зубной щёткой, подпоясанная мохнатым полотенцем, Ольга Вячеславовна подходила к раковине и мылась, окатывая из-под крана тёмноволосую стриженую голову. Когда на кухне бывали только женщины, она спускала до пояса халат и мыла плечи, едва развитые, как у подростка, груди с коричневыми сосками. Встав на табуретку, мыла красивые и сильные ноги. Тогда можно было увидеть на ляжке у неё длинный поперечный рубец, на спине, выше лопатки, розово-блестящее углубление – выходной след пули, на правой руке у плеча – небольшую синеватую татуировку. Тело у неё было стройное, смуглое, золотистого оттенка».

В финале фильма «Золотой ключик», который снимали по сценарию Алексея Толстого, усатый грузин спускается из дирижабля в унтах и спасает революционеров кукол, которые отменили власть денег, алчности и злобы, власть Карабаса-Барабаса. Это несомненный экивок в сторону «вождя всех народов» не портит очарование песни Михаила Фромана и Льва Шварца:

Страны этой нет, как и не было. Но ведь никто не запрещает верить в сказку. Сказку Толстого…

Марина Ивановна пробовала разгадать загадку на фонетическом уровне.

Что за имя такое: Александр? Да нет, не Александр.

Блокъ.

В череде омонимов, даже, если можно так выразиться, смежных, встречаются «листы книги, подобранные по порядку, сшитые или склеенные», либо «колесо с жёлобом, вращающееся по своей оси». Я бы выбрал колесо.

Блок – имя округлое, замкнутое на себе. Вещь в себе:

В образе Клеопатры Блоку грезилась всё та же «Прекрасная дама». Загадочный эротический образ: однажды она повстречалась ему в паноптикуме на Невском, другой раз – во Флоренции: «В Египетском отделе Археологического музея Флоренции хранится изображение молодой девушки, написанное на папирусе. Изображение принадлежит александрийской эпохе – тип его почти греческий. Некоторые видят в нём портрет царицы Клеопатры. Если бы последнее соображение было верно, ценность потрескавшегося и лопнувшего в двух местах куска папируса должна бы, казалось, удесятериться. Я смотрю на фотографию египтянки и думаю, что это не так».

В Италии всё для Блока было не так. В Венеции ему мерещились гробы на Канале Гранде (видимо, в одном из них покоилось тельце его ребёнка Дмитрия). В Равенне – опять младенец:

И – «спящий в гробе Теодорик», которого там не было…

Но не важно: важно то, что Блок видит недоступное другим.

Он словно грезит. Вся жизнь Блока – это грёза. Питер, сумрачные каналы, туманы…. Набережная реки Пряжки, где психиатрическая больница Святого Николая Чудотворца соседствует со Школой имени Шостаковича, улицей Декабристов и причалом с изломанными суставами гигантских железных пауков из фильма ужасов, кранами, которые словно бы тщатся поднять на дыбы сей город из болотного мрака и промозглости, – как нельзя лучше подходит для этого образа жизни. Фонари, аптека, прекрасные дамы, проститутки – лишь аранжировка его снов о той прекрасной жизни, которая случится, если… Что?..

Весьма расплывчатый ответ можно найти в статьях Владимира Соловьёва о Вечной Женственности: «Для Бога Его другое (то есть вселенная) имеет от века образ совершенной Женственности, но Он хочет, чтобы этот образ был не только для Него, но чтобы он реализовался и воплотился для каждого индивидуального существа, способного с ним соединиться».

Для того чтобы воплотить мечту в жизнь, надо стать серафимом. Блок и был этаким серафимом во плоти:

Человеку написать такое не под силу…

Незабвенный Василий Львович Пушкин, как выброшенный кукушкой из гнезда птенец, сирота казанская, нелюбимый отпрыск пушкиноведов.

Но без него Пушкин не полон. А без его «Опасного соседа» не было бы «Графа Нулина», «Домика в Коломне», а возможно, и «Евгения Онегина».

Собственно, Василий Львович – вот он: