Александра Ковальски - Игра стрелок

Без восьми минут тридцать – не много… 18 годков впереди, она словно та птица из древней баллады, на пути на своем зажигает огни.

Ветер качает пустые качели, словно маятник старых часов; там, где мы в детстве играли с тобой, больше не слышно людских голосов. Старые «свечки» – бетонные замки – будто стражи минувших эпох, только качели качает здесь ветер порою, словно маятник старых часов…

Зарастает осокой болото, но как прежде гудят вдалеке поезда, только больше нет станций «Высокое», «Ровное»… больше нет и не будет уже никогда.

Наступает болото на город, пожирает дворы и дома. Наше детство с тобой исчезает, исчезают родные места.

Нам бы вместе придумать машину, чтоб вернуться назад сквозь года, погулять по знакомым кварталам, снова воздухом тем подышать.

Но все некогда нам повстречаться: дом, заботы, работа, семья. А года всё уходят сквозь пальцы, как на речке, что стала болотом, вода…

Трубный глас зовёт Охоту, лают громко псы.

Стоят распахнуты ворота и выезжают всадники из них

Гремят оружием они и слышен стук подков.

Дружина выезжают снова, собрать чтоб несколько голов.

Кто свечи в ночь в окошке не оставил и не накрыл столов,

Тот оскорбил обычай предков и должен быть готов.

Джек с фонарем придет за ними, чтоб проводить их в ад,

Где Дьявол нечестивцам очень будет рад.

Лишь два портала в Преисподню в этом мире есть,

Но грешников почивших здесь за год, они успеют счесть.

Охота выезжает в мир, трубят-трубят рога,

Зажгите свечи на окне, чтоб дом свой защитить.

Хочется, как в детстве – на колени к бабушки забраться и сидеть.

Скрыться от невзгод и огорчений и о прошлом больше не жалеть.

Снова верить в сказки и легенды, книги при фонарике читать

И чтоб самым страшным наказаньем было днем в кроватке мирно спать!

Со сгущенкой чтоб блины по воскресеньям,

Суп в обед, а на десерт кисель…

Елку наряжать в Рождественский сочельник,

А весною слушать, как поет капель…

Верить в чудо и бессмертие как раньше, улыбаться солнцу и цветам,

Беззаботно утром просыпаться и кораблики по лужам вновь пускать.

Но идут года мои как скорый поезд,

Полустанками мелькают месяца…

Скоро тридцать – налетела седина на волос,

Потускнели детские глаза,

Но пока еще жива надежда, что получится, как это было в детстве —

Наряжать Рождественскую ёлку, а весною слушать, как поет капель…

Чудеса не исчезают безвозвратно, детство не уходит в никуда,

Просто взрослые порою забывают, как же надо правильно мечтать.

Забывают, что творить умеют чудо, что волшебниками стали вдруг теперь

И все ждут чудес из ниоткуда, забывая распахнуть им дверь.

Наши мечты как птицы, а мы их запираем в клетки.

Им бы на воле резвиться… всем вместе. Любой расцветки.

Но… мы словно чего-то боимся, самых ярких запираем покрепче,

Под навесными замками скрываем и мольбы к небесам шепчем.

Мы – глупые, глупые люди и давно мы уже забыли —

Птицы в клетке живут недолго, погибая от суеты и пыли.

Чтобы чаще сбывались мольбы к небесам, не шепчите под нос украдкой,

Отпускайте на волю птиц… для начала, хотя бы ярких…

Мы провожали на войну мужчин и слезы стирали украдкой,

Наши мужья, сыновья и отцы уходили на фронт в призывной лихорадке.

Мы провожали на войну мужчин, на прощанье им что-то шептали,

Обнимали за плечи, смотрели в глаза и ждать их домой обещали.

А они были смелые, гордые, в новых шинелях…

Еще не знавшие боли, голода и ранений, говорили, что любят и скоро вернутся назад.

Мы провожали на войну мужчин, у вагонов их целовали…

Для иных это было в последний раз, но ни они, ни мы об этом не знали.

Мы провожали на войну мужчин, а потом долгими ночами их ждали,

Считали дни, глядя на календари, и о будущем украдкой мечтали.

Пролетели года, отгремели сраженья и пришел тот заветный день,

Когда мы на перронах плясали и пели, а повсюду цвела сирень.

Мы мужчин на перронах встречали, целовали их губы, глаза…

Все несчастья навек забывали, так мы счастливы были тогда.