Андрей Костров - Крылатая повесть

– Вместе с моей Таней она лазает по деревьям, – вставила Антонина Леопольдовна.

– Да, они любят это дело, – улыбнулась Анна Андреевна, видимо, вспомнив картину, как Сисилия Геннадьевна учила детей лазать по деревьям.

– Но куда ж ей по деревьям-то лазать еще, – продолжала возмущаться Антонина Леопольдовна. – Таня рассказывала, что она с дерева свернулась недавно. Так и придавить можно кого-нибудь.

– Да, свернулась, делала рекогносцировку местности. Забралась на дерево, и сук не выдержал. Такое бывает.

– Да, куда уж там, с ее-то весом.

– Вес у нее нормальный, сук не тот выбрала. Главное – без травм обошлось. – Анна Андреевна посмотрела в сторону завуча. Олимпия Николаевна тряслась от смеха, даже слезы из глаз проступили. Так, видимо, ярко ей припомнилась эта картина.

Треск-хруст. Бам! «Ничего себе такой сучище, а меня даже не выдержал, – возмущалась тогда Сисилия Геннадьевна, обращаясь к сломанному суку. – Странное дерево».

«Да, – покачивали головами дети, не сдерживая смех, – действительно дерево странное, такой сук, и не выдержал такую пушинку».

– А посмотрите, какая у нас оранжерея. Ведь это все творчество Сисилии Геннадьевны. Она чудесный специалист, чудесный человек, хороший учитель, – сказала Анна Андреевна. – Ее знания так же, как и у всех наших учителей, обширны и глубоки.

– Хорошо, учителя – Бог с ними, – проговорила Антонина Леопольдовна. – А вы? – Антонина Леопольдовна смотрела на Анну Андреевну, покачивая головой.

– Что я?

– Вы-то куда?

– Я никуда, я здесь, – улыбаясь, проговорила Анна Андреевна.

– Я вижу, что вы здесь. Я устала отстирывать руки и лицо своей дочери от машинного масла. Грязь, которую собирает на улице моя дочь, останавливаясь у каждой лужи, меряя ее глубину, обнимая каждого бродячего кота, отстирывать я готова; я еще согласна менять одежду, которую рвет моя Таня на деревьях; но машинное масло, которым пропитывается моя дочь с ног до головы на ваших эмпирических занятиях, – это уже слишком. Она же девочка!

– А, это вы про автомобильный кружок. Так мы с Таней автомобиль «Запорожец» советского типа модернизируем, 1965 года выпуска. Нашего «горбатика». Уже все готово: мотор перебрали, колеса поставили, тормоза усилили, осталось воздушную подушку смонтировать. Заказали. Ждем. На заводе должны на днях доделать.

– Таня сказала, что вы делаете парус и поплывете по океану на нем. Вы что, совсем, что ли, законструировались здесь?

– Ну, насчет океана пока рано говорить. Пока будем на Заливе испытывать, а там как пойдет. Ведь до океана еще добраться надо. А это непросто. Но при желании выполнимо вполне. – Сказав эти слова, Анна Андреевна посмотрела задумчиво в небо. За оконным стеклом расстилался бесконечный простор, напоминающий взору о бескрайних возможностях человека, если он верит в свою мечту.

– И это вы говорите на полном серьезе, Анна Андреевна? Вы не шутите? Вы не шутите!

– Нет. А что тут шуточного?

– О Боже! Все понятно. Я теперь понимаю, откуда все причуды в вашей школе. Вы сама здесь чудите первая, впереди всех.

– Мы тут живем, Антонина Леопольдовна. Большее время дня дети находятся в школе. А жизнь сама по себе – это чудо. И жизнь наша нам нравится, мы хотим быть счастливыми. Я курирую Таню в области практического опыта. Мы очень увлечены нашим совместным хобби. Мы реконструируем и модернизируем старый автопром. Это так интересно! Мы учимся с детьми не просто произносить по памяти затверженные слова и определения. Мы учимся понимать мир. А понимать – это значит чувствовать, любить. А чтобы что-то почувствовать, осмыслить и полюбить, нужно что-то научиться создавать своими руками. Мы здесь создаем этот опыт, материю жизни, на который выстраиваем наше мышление, в том числе и теоретическое сознание, научное. Науки не бывает там, где нет живого опыта, где нет целостной жизни. Вот мы здесь и создаем эту жизнь. И хотим, чтобы жизни наши были достойными и счастливыми. Вот где наше чудо – в самой жизни. В счастливой и светлой.

– Понятно все с вами, – сказала, глубоко вздохнув, Танина мама. – А теперь я хочу узнать по поводу перевода и аттестации. Ведь в нашей школе все не как у людей. Все на свой манер. Как нам быть, если вдруг захотим перевестись в другую школу? Вы же знаете, что наш папа получил новую должность в Москве и уже скоро приступит к работе.

– Вы все-таки будете переводить Таню?

– Возможно.

– Подумайте, у нее тут друзья, школа, которую она любит, учителя.

– Ничего, найдет себе друзей и в Москве. Там-то настоящие элитные школы, без «Запорожцев» и коров.

– Ну, хотя бы дайте дочери доучиться до конца года. Не срывайте ее сейчас. Пожалуйста.

– Разберемся, Анна Андреевна. Я еще ничего не решила. Вы поймите меня, я просто хочу, чтобы моя дочь была нормальным человеком. Меня пугают ее причуды, а в вашей школе эти причуды только усугубляются. Ей нужна обычная школа. Ей нужно жить, как все, иначе она не сможет выжить в этой реальности. Жизнь сурова, и я хочу, чтобы у дочери моей были не только цветочки и попугайчики в голове; мечты о летающем доме и джунглях, а что-то другое, что позволит ей благополучно существовать в этом мире. Я тоже в детстве любила цветы, за бабочками бегала, но вовремя осознала, что такое жизнь. И если бы я этого не осознала, ничего бы не было того, что у нас сейчас есть. Я хотела бы получить ее результаты промежуточной аттестации, чтобы сделать запрос в Москву, я боюсь уже, что нас и не возьмут с этими оранжерейными оценками и усадьбами в нормальную, настоящую школу.

– Возьмут, не переживайте. Олимпия Николаевна вам все расскажет и все вам выдаст.

– До свиданья, Антонина Леопольдовна.

– До свиданья, Анна Андреевна.

Анна Андреевна вышла из кабинета. Вид у нее был расстроенный. Она прошла несколько шагов по коридору и остановилась у большого окна, из которого виднелся школьный двор. Во дворе играли дети.

Анна Андреевна вспомнила, как она впервые увидела Таню: маленькая девочка с двумя большими бантами, подпрыгивая с ноги на ногу, шла рядом с отцом. Это было первое сентября. Отец держал девочку за руку, чтобы дочь-попрыгунчик не улетела к небу, а в другой руке у отца были цветы. Девочка вела папу в школу. В руке она несла клетку, в которой сидел попугай. По другую сторону шла мама девочки в костюме китайской женщины со странной прической на голове: с завитком из волос, в завитке большая брошь и спицы, точь-в-точь, как у китаянок. Папа был одет в костюм, и заметно было, что он важный человек. Как выяснилось позже, Танин отец действительно был солидным человеком: он состоял на дипломатической службе, и перед тем, как Тане пришло время учиться в школе, семья прожила несколько лет в Китае. Этим и объяснялся стиль одежды Таниной мамы.