Леба Вафельникова - VHS

как-то вяло и сумрачно в лето текло долгожданное время

и весна оказалась серёжками за десять гривен

(их смеясь покупали и тебе вероятно на морском берегу

где такое мелкое мелкое сладкое море

где медузы пугают того кто ничего не боится

где листья деревьев крадут дневной свет у медпункта

чтобы чмокнуть в неловкости между сигаретами взрослых

где за день ты успеешь влюбиться представить во время обеда

вашу пару – надушиться чем-то, цокая по коридору

потому что тушь лучше даже я знаю у ани

потому что полина оказалась такой странной и стервой

и прийти где медлительно переступают на месте

и расстаться разомкнув руки на пыльном московском вокзале)

а лето не удивило ничем волшебным (как зима в подмосковном городе

когда несколько дней – я не знаю, правда, даже сейчас – вот это да удивило

этот снег был мне пуховым одеялом которым мама в холодный вечер

оборачивает всю тебя – лучше просто невозможно придумать)

а любовь моя оказалась шестью буквами, тяготящей фонемной условностью

вдруг на улице похолодало так заметно

а я даже не могу твоих

как давно, о как давно

по тебе скучала

слов боялась я своих

ночью всё смотрела

как ты в отдаленье спишь

или вспоминала

что красивее кудрей

в мире не бывает

то ли вечер, то ли дождь

то ли крымский сумрак

то ли роща, и ладонь

с горкой земляники

то ли в спину, как крюком,

от прикосновенья

то ли режу я хурму

для тебя в метели

ритма то ли в тех стихах,

в пульсе ли не было

то ли ничего не было

то ли ничего не было

то ли ничего не было

только лучше б было так

– в обморок от взгляда -

чем не видеть и не ждать

рада

рада

рада

рада

пара сотен дней – тридцать сотен лет – а по сути равно

в колкость стольких зим, в бездыханность снов – нам туда, но ком

не хотел стоять в горле всхлипом в ночь, в глазе пеленой

и летел стеклом мягким, как трава, дождь из фонарей

плыли корабли – тридцать сотен лет – пару сотен дней

ком лежал на дне, рыбы ели ил.

каждый, кто забыл,

как, затихнув, грусть, вдруг ревёт со дна, -

был в нуле земли – пару дюжен раз, тройку стрелок дня.

ты вернёшься в дом, будь хоть пьяный бог, будь хоть одиссей

кошке скажешь: "ну, ты же хочешь есть?" и без мыслей шерсть

будешь гладить вверх, глядя на часы, где примерно шесть

будет не-часов, не доживших до

безмятежных цифр. листьев решето

кинет: "решено!" в влажный гул дорог, в твой внезапный бег

каждый, кто не смог, хоть и был сильней,

сделать взмах – любовь! – сделать всё – скорей!

каждый будет стыть, падая в тоску, уходя в себя

пару сотен дней, тридцать сотен лет – в общем, так, ….

(дорогая) как жизнь? (я скучаю безумно)

пролистав пару сотен чужих фотографий

я вдруг вспомнила (снова,

как каждым утром)

что (…)

да, конечно, потом как-нибудь.

и, ты знаешь, мне жаль, что не знаю твой индекс,

что немодными стали бумажные письма

(хранящие запах) и что курить вредно

что есть разница между черешней и вишней

что любой третий встречный

гораздо мне ближе

тебя. (la la la)

such ridiculous letters

i've promised to you not die

until i

haven't grown up. tomorrow

you'll be married (la la)

i have promised to you

(ла ла ла) милиграмм нашей грусти

размыла вода, и он тонеt в

кислотно-дождливой эмульсии.

(la la la) i have promised you

(la la la la)

пожелай мне, чтоб осенью

снилась только листва

кроша картонные изгибы желтых пальцев

я спектр нежности тень полночных деревьев

изгибы скрепок гибкость скрипок холод кварца

тот кто устал от тихого "не верю"

тот кто стоит шатаясь за неверной дверью

"вы в сотый раз рюкзак назвали ранцем"

внутри роится черный вязкий улей

а шелуху сдувают воздуха порывы

и если слово вылетает пулей

(тот кто молчит – от острого "но ты ли")

и не работает сознанья ржавый cooler

который пару дней уже как умер

и тащит лопости в воспоминаний пыли

наверное неважно и неверно

что не сейчас

404 error: "не тебя (прости)"

504 gateway: "дай мне время"

но порою ей так не хватало

теплых рук и щеки на щеке.

даже музыки было мало

и фигуры в знакомом плаще.

но – порою. а так – хорошеет,

и презрительно-грустно звенит,

что "едва ты мне станешь евой —

я придумаю новых лилит".

но даже если мне кто-то и скажет:

"вянет цветок ваш! плохая примета!

люди – чин чином, звание званьем;

вы же – бесстыже, на людях, дарили

три рассыпавшихся в обморок розы

цвета заснеженной сахарной пудры;

вы, улыбнувшийся: "глупость! клин клином,"

дымно смеявшийся собственным шуткам,

многоцелованно славший улыбки, —

вы ли носили в кармане открытки,

смятые днями и мелочью в хлопья,

выли сквозь зубы и ставили чашку

чайного, стывшего сутки, колодца

на только нача – того «Фрейда», Сартра;

видели сны в верхней ложе театра

сквозь третий час подыхавшую пьесу;

любите так, что презренье без дела, —

видевший Влтаву, мечтая о Темзе?.."

что ж, даже если мне будет и мало

(а, между нами, конечно же будет),

всех откровений разрежу гранаты

стану, как прежде, забрызгивать соком

липко-бордовым ближайшие книги.

аккуратностью, осторожностью не отличается ветер

здесь вообще мало что от чего отличается

все дорожные знаки похожи на круг от залифтовой лестницы

по которой спускаются дым и неспешные сумерки

может быть, тебе всё это даже понравится

может быть, тебе всё этим ветром покажется

в этих буквах есть ниши – зеленее, чем прочие

зеленее, чем рамы на сгинувших улицах

я хочу не в кино, хочу в город в провинции

я нарву там ромашек и кину в ладони их

но в кино тоже хочется, пусть с опозданием

и моим (не единственным), и кинопроката

что ты любишь? ты любишь ромашки? вот два билета

на ромашки: мы сядем смотреть, будет весело

может быть, три билета, я ещё не решила

мне вообще-то плевать на все эти деления

важно только молчать, улыбаясь по капельке

и идти в пряном сумраке в низкие улицы.

я могла рассказать бы так много о местных

я всё знаю, ведь правильно – мы не знакомы

это всё, что мне нужно. ну разве что только —

Мне не вполне понятны механизмы смеха и нежности.

Не удивляйся, что я ставлю их в один ряд, – так правильно,

как когда на твоём капюшоне не разглядеть меха под снежными

бумерангами.

Нет, я совсем не желаю тебе гулко мёрзнуть под белыми сводами,

принимая на свой счёт всё то, что, уснув в тихий лёд, разлетелось.