Наталья Лирник - Тонкий тающий след

– И почему же?

– Ребята, вам не надоело? Может, сменим тему? Я чай поставила, пирог уже вот-вот будет готов, – Наде не нравились разговоры о преступлениях, но с тех пор, как сын пошел на юридический, эти темы в доме обсуждались постоянно.

– Надюша, погоди, не мешай. Тут у нас теоретическая часть началась, дай просветиться…

– Ну так вот, – рассказывая, Лешка увлекался, повышал голос и быстрым движением взъерошивал волосы, совсем как его отец. – Буквально лет пять назад два американских криминолога, Хоскин и Эллис, провели исследование криминальных элементов. И обнаружили, что те, у кого указательный палец короче безымянного, имеют склонность к агрессии и преступлениям.

– Да ладно? Ерунда какая-то… – Вадим доел и отодвинул от себя тарелку.

– А вот и не ерунда! – Лешка о еде уже забыл, так увлекла его собственная лекция. – Если женщина ходит беременная и у нее в этот период повышается уровень тестостерона, у ребенка формируются такие вот руки. И похоже, этот гормон действует еще и на психику будущего ребенка, потому что потом из таких детей вырастает больше преступников.

– Леш, но ведь тестостерон – это мужской гормон? Откуда он у беременных?

– А вот и нет. Он и у женщин есть, оказывается. Я сам не знал. Ну ты вот видел женщин с усиками? Это оно. А повышаться тестостерон может даже от неправильного питания. И вот, исследование! Факты, как говорится, налицо. Я как узнал, сразу стал на свои руки смотреть. У меня, слава богу, явно все в порядке. Мам, дай свою!

Лешка легко и быстро схватил мать за маленькую кисть и развернул ее вверх пальцами над столом. Вадим захохотал:

– Ну все, наша Надежда Юрьевна – криминальный элемент! Вот оно что!

Надя вскочила:

– Да ну вас, развели тут демагогию. Так, все, я пирог достаю.

Быстро собрав тарелки, она вынула из буфета большое блюдо для пирога – благородной формы, но без декора, абсолютно гладкое – и отвернулась к духовке.

– А что, кстати, много женщин-преступниц?

– Не, гораздо меньше, чем мужчин. Раза в три, наверно.

– Ну, вполне логично. А какое преступление самое частое?

– Ну кража, конечно. Мам! – Лешка обернулся на грохот формы для пирога. – Тебе помочь?

– Вот засада, ну это же надо! Уронила пирог… – На Наде, что называется, лица не было. – И как теперь чай пить?

После ужина все разошлись по своим комнатам.

Немножко повозившись на кухне, Надя тихо стукнула в дверь мужниной мастерской. Это на работе у них принято входить в кабинеты сразу, едва обозначив свое присутствие за дверью, как требовал шеф. Дома у Невельских порядки были старосветские, здесь уважали личное пространство.

– Да… – вяло ответил Вадим…

– Ну как, что скажешь?

– Ну, этюдник как этюдник, но, конечно, старый, грязный, как-то не очень мне это нравится. – Его голос звучал брюзгливо, и из-за этого Вадим казался старше и слабее, чем был.

– Не старый, а винтажный, – попробовала разрядить атмосферу Надя. – Пятна ототрем, времени на это полно, пока еще погода для пленэров установится.

– Инструменты должны вдохновлять, а я буду таскаться с этим старьем, как неудачник…

– Вадим, ну что за глупости. Это не старье, а вещь с историей. Кто на них смотрит, вообще? Не знаю, новый приличный стоит тысяч пятнадцать, а то и двадцать. Ты уверен, что он тебе нужен? – Она взвесила этюдник на ремне. Удивительно, какой тяжелый. Почему это совсем забылось, или в юности он не казался таким уж увесистым?

– Надя, если я говорю, что нужен, значит, нужен. Я намерен вернуться к работе с натуры! – Вадим что-то перебирал и переставлял на огромном, заваленном художественными материалами, набросками и книгами строганом столе.

– Ну, может, попросить у Майи Васильевны этюдник твоего отца?

– Я даже не уверен, что она его сохранила. Мастерской больше нет, зачем он ей? Наверно, давно отдала кому-то.

– Вадим, ну может, ты хотя бы поинтересуешься? В конце концов, ты и сам на этюдах не был больше двадцати лет, это сейчас внезапно тебе понадобилось…

– Слушай. Ты прекрасно знаешь, что я на все готов, лишь бы вырваться из этого творческого кризиса. – Вадим смотрел на нее отчаянно, с болью, и Наде вдруг стало стыдно.

– Ну прости меня. Я не права. Да, давай, конечно, сделаем все, как ты скажешь. Говорят, поменять жанр бывает полезно. Вадим, ты же знаешь, и я знаю – у тебя настоящий талант. Подлинный. Просто не всем доступно то, что ты делаешь… А те, кто понимает, они видят. И я люблю твои работы. И ты прав, что не изменяешь себе. Творчество требует мужества, и у тебя оно есть, ты молодец! Кризис обязательно закончится, надо просто делать что-то, пусть понемногу, но постоянно, каждый день. – Изрекая банальности, которые надоели уже им обоим, Надя тихонько двигалась по мастерской мужа.

Картины здесь были повсюду: стояли рядами у стен, опирались на ножки огромного стола, заляпанного красками разных цветов, висели на стенах и лежали на стеллажах. Надя легко прикасалась к подрамникам, скользя взглядом по давно и хорошо изученным работам мужа. Современное нефигуративное искусство. Такое правда требует профессионального, тренированного взгляда. Пока Вадиму не везло: желающих купить его картины было… мягко говоря, крайне мало. Несмотря на многочисленные попытки свекрови Майи Васильевны и ближайшей подруги Ленки вмешаться в процесс поиска галеристов, Надя была непреклонна: Вадим сам должен решать судьбу своих работ. Нельзя унижать творца и мужчину попытками помочь.

– Слушай, знаешь что? А давай расчистим немного твое пространство?

Вадим резко выпрямился на диване, с которого теперь следил за женой, и сложил руки на груди:

– Ты опять?

– Вадим, дорогой, ну правда, может, стоит упорядочить весь этот хаос? Разгрести завалы, вытереть пыль, сложить работы по сериям, наконец… – Надя старалась говорить с ним мягко, как с больным. Она правда хотела помочь.

– Надя, я тебя очень прошу оставить эту затею, – отчеканил Вадим. – Я здесь работаю, и только мне решать, как здесь все должно быть.

– Но у тебя же все стеллажи в пыли! Картины перепутаны, готовые работы вместе с этюдами, альбомы разбросаны по полу… – Она оглядывала кабинет и на каждом метре его находила подтверждение своей правоты.

– Еще раз повторяю, оставь, пожалуйста, в покое меня и мою мастерскую! Мама никогда не позволяла себе вмешиваться в работу отца!

– Ну, ей это было проще, – хмыкнула Надя. – Игорь Павлович ведь работал не дома, а в отдельной мастерской. А мы здесь живем.

Рывком встав с продавленного дивана, Вадим подошел к окну без штор и уставился в вечернюю мглу. Коренастый и невысокий, он обычно выглядел крепким и мужественным, но сейчас вся его фигура показалась Наде какой-то жалкой. Бедный мой, неприкаянный талант. Она подошла и обняла его сзади.