Полина Ольденбург - Чистое счастье

А еще был Вовка. Рыжий мальчишка небольшого роста. Он никогда не дрался, никогда не бегал и никогда не кричал. Он всегда размеренно говорил, медленно ел, благодарил поваров. Никогда не задирал девочек и никогда не стоял в углу.

Непонятно, что такого особенного было в этом мальчике. Казалось, он уже абсолютно взрослый. У меня лично было подозрение, что он и есть заколдованный взрослый, который совершил дурной поступок и был за это отправлен назад в детство.

Вовка был главным. Самым главным! Негласно. И все дети делились на тех, кто «за Вовку» и тех, кто «просто». Те, кто были «просто» – были, как бы, вне партии. А партия – это сила!

Интересно, что никто об этом вслух не говорил. Просто ТАК БЫЛО – и это не обсуждалось.

Вовку всегда окружала кучка приспешников. Они его защищали, они с ним беседовали, они смеялись его умным шуткам, они не позволяли подходить к нему тем, кто «просто». Еще несколько человек были на побегушках – приносили Вовке игрушки… Он ими не очень-то интересовался – как любой взрослый – но хвалил за инициативу.

Вовка никогда не стоял в углу. На него никто ни разу не крикнул. Я бы не удивилась, если бы воспитательница позволила ему нечто большее, чем простое «уважение к старшим».

А еще у Вовки была девушка. Самая настоящая Первая леди. Звали ее Таня. У нее было каре – она тоже выглядела взрослее остальных девочек с косичками, и была тоже, вероятно, умной. Она ходила рядом с Вовкой и возила за собой куклу в коляске – это был их ребёнок.

Однажды во время тихого часа мы с Таней оказались на соседних раскладушках. Перед тем, как заснуть, мы даже во что-то поиграли. Кажется, показали друг другу письки. От такой доверительности я уже было подумала, что мы стали друзьями, но тут она спросила:

– Ты за Вовку?

Я честно помотала головой: нет. Таня отвернулась от меня и тут же заснула. Или сделала вид.

Интересно, а как это – быть «за Вовку»? Какие привилегии это даёт?

На прогулке я только и думала о том, что бы такое придумать, чтобы стать «ЗА ВОВКУ». Я нашла пакетик из-под молока, насыпала в него немного снега, перевернула… Получился отличный куличик замысловатой формы. Я подошла к Вовке. Его секьюрити преградили мне путь.

– Пусть подойдет! – Вовка соблаговолил меня подпустить. – Что там у тебя?

– У меня такой пакетик…

– И что с ним?

– Куличики получаются смешные…

Я показала свою изобретательность. Вовка взял пакетик в руки, повертел, сам наполнил снегом и сделал куличик. Улыбнулся и одобрил:

– Здорово!

И я поняла, что я теперь «ЗА ВОВКУ»! Счастью моему не было предела! Я подбегала к ребятам и приставала с вопросом:

– Ты за Вовку?

– Да.

– Я тоже!

– Ты за Вовку?

– Нет.

– А я за Вовку.

Чувство приобщенности к чему-то большому! Я теперь не одна! За плечами у меня целая тусовка! Они меня не оставят в беде – Вовка непременно что-нибудь придумает. Став «за Вовку», я была так счастлива, что мое вступление в октябрята и в пионеры по силе чувств не идет с этим переживанием ни в какое сравнение.

Но недолго мне пришлось радоваться новому статусу. Близилось лето… Последнее лето перед началом новой жизни. Меня ждала школа. Но это совсем другая песня.

Мне было двенадцать, и я ощущала себя совсем взрослой. Даже взрослее, чем сейчас. Я тогда носила мини-юбку и провоцировала своими ногами всю нашу казанскую школу. На переменах мы прохаживались с Веркой по коридорам и горланили песни. И ведь никто не мог слова сказать против, потому что получалось хорошо. Пели мы от души, и без нас в школе было бы скучно.

Верка – дочь классной руководительницы Раисы Абдурахмановны (ибн Хоттабовны, как её дразнят за глаза). Мы дружим с детства, поскольку живем в соседних квартирах. У Верки волосы светлые и короткие – карэ, а у меня – черный хвост до пояса. У нее глаза чуть раскосые – восточные, а у меня – вертикальные, как у героев японских мультиков. Я повыше Верки, а она сильнее. Она бегает быстрее, зато у меня голос больше по диапазону. Эти сравнения можно продолжать бесконечно. Мы очень разные, но всегда сообщницы. Всё время что-то придумываем, прикалываемся, смеёмся, мистифицируем и… соперничаем.

И все эти короткие юбки, дикие прически, крутые шмотки – существовали даже не ради мальчишек, а ради того, чтобы друг друга поразить. Наповал. Дуэль, блин…

На уроках мы перекидывались записками (вместе нас, конечно, никто бы не рискнул посадить), перемигивались, открыто обменивались «тайными знаками», показывающими, что настоящая-то жизнь наша проходит где-то в иных сферах. За стенами нашей спецшколы с медицинским уклоном. Сначала мы в это играли, а потом… Кажется, доигра…

Нам завидовали прилизанные девочки с тощими косицами, которые всё еще скрытно носили в портфелях кукол, мини-мальчики, едва доросшие до нашей груди, девочки-переростки, которые в свои двенадцать выглядят на все тридцать, а интересы у них, как и у девочек прилизанных. Короче, завидовали все.

У нас с Веркой была традиция. Мы влюблялись в одного мальчика и начинали слагать ему серенады. Прямо вот так – выбираем, в кого влюбляемся в этом году, и начинаем слежку. И ведь получалось. И сердце трепыхалось, и дыхание перехватывало, когда ОН проходил мимо или удавалось что-либо о нем разузнать.

В том году нашим героем стал ВАДИК. Он учился на два класса старше, и, в общем, в нем не было ничего особенного. Но тогда… что-то нас привлекало в светловолосом, темноглазом пареньке с длинной челкой, падающей на лоб. Конечно же, он был двоечник и хулиган. Он не выговаривал Р, и у него был сломан передний зуб.

– Какой же он классный! – жеманно говорила Верка и по-взрослому поправляла волосы.

– Да-а-а, вот бы с ним… потанцевать…

– Да ладно, потанцевать… мечтательница ты, Полина… Хотя, если уж мечтать, так о большем….

Мы хохотали и разрывались от адреналина, серотонина, феромонов, эндорфинов и прочих глюкагонов, бушующих в наших юных организмах.

Не знаю уж, заметна ли была наша любовь кумиру, но однажды после уроков…

– Боже! Верка! Смотри! – процедила я сквозь зубы.

Прямо возле нашего класса стоял Вадим с каким-то кудрявым темненьким мальчиком, ростом чуть выше него. Верка остолбенела… Очаровательно наглый голос Вадима расколол тишину коридора:

– Эй, девчонки! Чё испугались? Сег’ого волка увидели?

Мальчики засмеялись, а наши с Веркой щеки арбузно заалели…

Мы попытались отшутиться. Я с переляку ляпнула какую-то чушь.

– Ладно, мы вас п’говодим домой, так уж и быть! – сказал Вадим, глядя куда-то в сторону.

Заметьте, никаких вопросов… Одни утверждения. Как бы, между прочим.

Счастью не было предела! Но дойти до дома и не показать своих эмоций – та ещё пытка! Хотя дом наш находится рядом со школой – двор перейти, нам показалось, что проводы длятся вечность. Так вот чинно идти, пытаться острить, спотыкаться на каждом слове и на каждой кочке, краснеть, зеленеть, потеть, холодеть, кашлять, чихать на протяжении целых десяти минут – невыносимо! Не знаю, с чем можно сравнить тот первый день нашего общения… ту дорогу домой. Вероятно, так ощущает себя актер, только что получивший «Оскара» за лучшую роль. Он так же, спотыкаясь, поднимается на сцену, так же потеет-холодеет и заикается, у него так же свербит в носу, но он – ПРОФИ, и поэтому все эти метаморфозы рядовому зрителю не заметны. А мы, блин, дилетантки.