Станислав Малозёмов - Откуда я иду, или Сны в Красном городе

– Это не я тебя вынимаю из горя и почти небытия, – махнул рукой Сухарев. – Это ты сам. С божьей помощью, конечно. Хоть и нехристь ты, но человек хороший. А Господа не обманешь. Так что – ему молись.

К церкви уже шла паства. Группами и по одному. Из приоткрытых окон нежно пахло ладаном. На клиросе ещё только распевался хор. А душа Георгия уже пела. Это возвращалась светлая жизнь в душу почти пропащую.

– Повезло, – подумал Жора. И пошел на склад за лопатой. Дел у них с дьяком Анисимом было до поздней ночи. Не менее.

Сухарев пил пиво в забегаловке Кызылдалы напротив единственной в городе школы. Октябрьский вечер сочился сквозь маленькие деревянные окна желтым светом, отражающимся от туч. Это фонари вокруг школы посылали лучи в небо, а тучи разбрасывали их на дорогу и, если чуть выше слабым лучам попадались окна – то и в окна они падали тусклыми пятнами. Из церкви он ушел поздно. Работу свою сделал, переоделся в гостинице и захотел успокоить душу грешную разливным «жигулёвским».

После третьей кружки вышел покурить на улицу. Дождя не было, но воздух с лёгким ветерком прилетал с севера сырой и густой. Всё-таки не ошиблись синоптики. Ночью или утром дождь снова превратит улицы Кызылдалы в полигон для испытания населения на сопротивляемость красной клейкой глине и преодоление незаметных под водой промоин в асфальте и почве.

– Слышь, мужик! – из пивной вывалились трое парней лет тридцати в телогрейках и ворсистых кепках.

– Закурить? – Виктор сунул руку в карман и достал «Приму».

– Не, курево своё имеем, – сказал первый, рослый крепкий рыжий парень с рыжими усами и редкой бородкой. Каждый непонятного оттенка волосок бородки неудавшейся вился спиралью и торчал в ту сторону, какая ему самому нравилась. – И тебя бы угостили, не будь ты попом-тунеядцем.

– А какого ты тут у нас торчишь? Бухаешь. Хозяина своего с нимбом над башкой дразнишь, – добавил второй. Он ехидно скалился, постоянно чесал шею, торчащую из длинного худого тела, и качался с пятки на носок в своих грязных красноватых сапогах.

– У меня один хозяин – я сам, – Виктор повернулся и ждал. Что-то явно намечалось. Какое-то привычное для этих ребят мероприятие.

– Мы тебя возле церкви на ступеньках и на дорожке часто видим. Работаем напротив. На лесопилке для мебельной фабрики, – третий, невысокий плотный блондин с бесцветными глазами и латунной фиксой на среднем зубе-клыке, постоянно кашлял и говорил, гоняя губами папиросу в уголки рта. – Ты же поп? Поп, сука! В чёрной длинной хламиде ходишь и в дурацкой шапке на башке. Да с вот таким крестом на пузе. Религией людей травишь. Она ж «опиум для народа». Маркс с Лениным говорили. Не слышал?

– Ну, верно, меня вы и видите каждый день, – Сухарев уже понял что будет дальше. – Я священник. Работаю там. Сейчас я рясу снял и стал обычным парнем. Пиво вот пью. Устал.

– Вы, попы, тунеядцы, бездельники как бичи, болт вам в рот. Ненавижу вас, угодников боженьки. Отдыхаешь! Пивком расслабляешься! С чего б ты устал? – зло и отчётливо прохрипел первый. – На вас, попах, пахать надо, а вы днями нудите всякую хрень, головы народу загаживаете молитвами, да брехнёй про рай и вонючим, бляха, ладаном.

– Вот нам, неверующим, начальник заходить в церковь не запрещает. Ему по хрену. Но мы, поп, сами сроду туда не пойдём, чтобы последние мозги вы из нас не вынули. Не то, чтобы мы безмозглые напрочь, но и не кандидаты наук. Голову поэтому от всякой хреноты бережем. На работе без мозгов в момент руку на пилораме отчекрыжишь. А вот вы какого лешего дурите народ и не извиняетесь? Причём сами что хотите, то и творите. – второй мужик сделал шаг вперед.

– Тебе, поп, боженька не велит в пивную ходить? Не велит! Это ж не святое место. Поганое. Тут блюют и матерятся. Но ты, падла, ходишь. А поп должен сутками молитвы читать да на коленях ползать перед иконами. То есть не работать, а только креститься да бормотать молитвы ваши тягомотные. А ты, сука, «Жигуль» жрёшь как после тяжелой физической работы, оскорбляешь этим и дуришь боженьку. Но он же святой. В него нельзя через плечо плевать.

– Я после работы – гражданское лицо, – улыбнулся Сухарев. – Хочу – бабу имею на столе в её кухне, хочу – пиво или водку пью. Могу Владимира Ильича читать. Ну, «Как нам реорганизовать рабкрин», например. Или на рыбалку могу поехать. Кто-то против, а?

– Рабкрин, сука! Ты чего тут балдеешь над нами? А, поп, долбанный твой лоб? – первый, главный, похоже, среди них, тоже подскочил вплотную. – Щас хлебальник тебе поганый порвём и хрен ты завтра бедолагам наивным псалмами головы мутить сможешь.

И он схватил Виктора за воротник лёгкой куртки. Размахнулся. После чего оторвался от земли, совершил недолгий полёт и упал довольно далеко от друзей да затих. Оставшиеся двое, видно, не поняли ничего и тоже кинулись наказывать попа, который бездельник и дармоед, но пьёт пиво как честный трудяга. Один из них даже кусок арматуры выдернул из-за пояса. Выступал Сухарев на ринге в полутяжелом весе, но за последний год поправился от снижения тренировочных нагрузок и весил слегка за сто килограммов.

Он сделал шаг вбок и двумя «крюками» слева и справа опустил ребят себе под ноги. Спортсмены от нокаута отходили обычно секунд за двадцать и, ковыляя, добирались до своего угла. Эти мужички не любили попов, но от этого спортивными не становились. Потому лежали мирно и дышали трудно. Просто не любили они церковников, поскольку бога нет, а эти козлы целыми днями молитвы читают, крестятся и дурят заблудшим головы. Бездельники хреновы.

В общем, постоял Сухарев над ними минут десять, покурил, потом собрал ребятишек в кучку, посадил на землю спинами к стене пивнушки, перекрестил их и пошел в гостиницу. На душе нехорошо было. Поступок-то в принципе натурально греховный. Господь велит любить всех как он сам. А Сухарев почему-то уже сколько лет пытается с любовью относится к наглецам и дуракам, но не может. И потому не быть ему большим сановитым протоиереем никогда. Сам Господь его в этот сан и не рукоположит. Утром он дождался настоятеля Автандила в ризнице и попросил.

– Прими покаяние моё, святой отец.

– Ты же мне говорил, что в Челябинске исповедовался и Господь отпустил тебе грехи через протоиерея Даниила.

– Я вчера сорвался. Нечаянно побил трёх работников лесопилки. В пивной. Вышел покурить после трёх кружек, а они оскорбили меня и церковь, да и религию вообще. И драться полезли первыми. Я оборонялся.

– Не пришиб никого? Ты же кандидат в мастера. Тяжелый вес. Не в рясу облачён был?

– Я что, нездоров на голову? – ухмыльнулся отец Илия. Вечером в свитере и куртке пошел пить пиво. В кепке. Господь не против пивка. Не грех это. А вот то, что я не сдержался и рукоприкладство совершил – плохо. Надо было уйти просто.