Юрий Сотников - Вовка. Рассказы и повесть

Минут через двадцать в Санькиной сумке зазвонил телефон.

– Кто говорит?

– Не надейся – не слон! Срочно возвращайся назад, потому что бетономешалка приехала – её видели охранники на проходной. Через пять минут она будет возле ангара. Бегом!

Вот бестолмашная суета – ну никогда у него по-людски не бывает; обязательно носится словно обезьяна по веткам и громким криком призывает всю свою стаю – то из одного конца леса, то почти сразу же из другова. Хорошо, что Санёк недалеко отошёл – шагов всего двадцать – а то бы и вправду пришлось бежать сломя голову. Как говорит родный дедушка – дурная кочерыжка бедным ногам покоя не даёт.

Сидит Санька на травке, и ждёт. Простить себе не может, что он слишком добр и мягок с людьми, а поэтому многие из них садятся ему на шею, вот как этот прораб. Другой бы на Санином месте встретил его вечерком, в том месте где фонари не горят, да и устроил ему тёмную-претёмную, так чтобы те фонарики в его наглых глазах разгорелись.

Правду я говорю, кузнечики? – спрашивает Саня. Неправду ты говоришь – отвечают они Саньке, пиликая на скрипочках и дуя в дуду из одуванчиковых стебельков. Почему? Потому что ты такой, как уже есть, и теперь старайся приспосабливаться к обстоятельствам, к этой самой бетономешалке.

И тут снова зазвонил телефон.

– Я внимательно слушаю.

– Саня, родной, ты где?!

– Прибежал. Уморился. И жду.

– Санёк, дуй обратно на элеватор! Это была не наша мешалка, а субподрядчикова! Ты слышишь?

– У меня уже ноги отваливаются – с тебя магарыч.

– Бегом!

Ох, а ведь нервные клетки не восстанавливаются. Если так целый день бегать, выснув наружу язык как собака, то окружающие люди и вправду примут за пса, начав то и дело шпынять пинками под хвост. Таких как Санька ловят или на сильном, иль на слабом характере. Это азбука. Слабым попросту грозятся: если он завзятый прогульщик, то мы, мол, лишим тебя отпуска – если неуёмный выпивоха, то мы твою премию отдадим жене, а самого в элтэпэ – а коли вообще он работать не хочет и ленится, то попадай под статью, под расстрел. И так вот слабые становятся служками у начальства.

Саньку же поймали на славу: он телом и духом силён, поэтому вечно слышал от своего руководства – Санечка, куда же мы без тебя? Да вся бригада на лоскутки распадётся! Помоги, подсоби, спаси-сохрани… – И он чувствовал себя почти богом – атлантом, коему подвластны любые свершения, хоть в коллективе, иль одному. А потом так подсел на все эти комплименты – как баба – что его добросердие к людям превратилось в безволие, в шнырь.

Стоит Санька у ручья, встревоженно размышляя о будущем. Вон даже белая бабочка на нос садится, не боясь, что он её грозной дланью прихлопнет. Таких в детстве называли капустницами: они летали по огородам меж зелёными кочанами, а бабушка всегда говорила, будто их прародители гусеницы питаются капустными листьями, пожирая весь будущий урожай. И всё равно: хоть она и появилась из противнейшей гусенки, но сама казалась прекрасной, потому как у неё были крылья – а он тогда летать не умел, и завидовал.

Сейчас Санька уже не завидует, незачем – он научился парить душой, погружаясь в игристые фантазмы своего воображения. Ему стоит только взглянуть на картинку, на фото – и вот он уже вместе с гривастым львом гонится за антилопой по жёлтой саванне – Санька висит у того на кончике хвоста, тёмной кисточкой, и хлестается собой из стороны в сторону, погоняя – давай, кривоногий, беги! – Или глядя на плавающих уток в пруду, представляет – а как там пингвины на полюсе? в чёрных костюмах и белых сорочках трутся о земную ось, натирая её своими телами как эбонитовую палочку, и возникающее в ней электрическое напряжение раскручивает человеков каждый день то под солнце, то под ночь; но вот какой казус – людям надо обязательно сохранять поголовье этих важных птичек, потому что став их больше, то они завертят Землю как юлу и всё здесь зажарится, а будь меньше, то они её с места не сдвинут, и вся природа замёрзнет.

И тут зазвонил телефон.

– Санёк, родной, где ты?!

– На полюсе.

– Где?!!

– Да шучу я, смеюсь. Вот уже подхожу к элеватору.

В трубке раздался тяжёлый, извинительный вздох: – Ох… – И молчок; ждёт, что Саня сам спросит.

– Чего ты вздыхаешь?

– Да тут такое дело… В общем, субподрядчику нужно было всего два куба бетона, и всё что осталось в мешалке, я выпросил нам. Санёчек, родной, возвращайся к ангару. Забетонируй, а?

– Какой же ты всё-таки бестолковый – прямо как пингвин.

– Побыстрее!

– Бегу; бегу. – Хорошо, что Санька отошёл всего на двадцать шагов, а то бы пришлось носиться как взмыленной лошади, жокею которой на ипподроме пообещали корчажку с деньгами за первое место.

А ведь это несправедливо. На лошадку делают огромные ставки разные жокеи-лакеи и дельцы-подлецы: но после окончания бегов прибыль получают всякие теневые жулики, а бедной лошадке достаётся всего лишь кормушка овса, да и то не досыта. Вот бы ей, милой, сидеть на мягком троне со всеми заработанными денежками, с фруктами и овощами в стеклянных вазонах – а вокруг её кресла пусть ползает около-ипподромная шушера, получая в зубы горстку овса за каждое льстивое игогооо! И над головой лошадки, над гривой густой, светлым блистающим нимбом летают стрекозы.

Каждая стрекоза уловимо похожа на инопланетного жителя: у неё такие же огромные глаза, которые лупато выделяются на худеньком теле, и хоть этот пристальный взгляд создаёт иллюзию страха, из-за непонятности – но её мохнатые ручки да ножки после первой боязливой дрожи пробивают сердечко на смех – ах, как можно ужасаться от такой ерунды, ерундишки!

А стрекозка смотрит на Саньку, и тоже, наверное, думает: зачем эти большие насекомые живут на земле, не умея летать? – они ведь так неуклюжи, у них толстые чресла, огромный живот – ах да, ими питаются знакомые гнусы и комары.

И тут затрезвонил автомобильный клаксон – мелкий гнус примчался на своём драндулете. Он вылез из него, потупя свой юркий взор – но всё же по затравленной ухмылке Саньке было ясно, что он ничуть не извиняется.

– Саня, родной мой, прости! Весь бетон наш перехватили другие! Но я обещаю, что завтра кровь из носу! Забетонируешь, а?

Санька склонился пониже, и оттуда уже заглянул в его бегающие глазки:

– Если б ты знал, как я устал; но всё равно помогу завтра; обязательно забетонирую.

И распрямившись высоко в высокую высь, тихо скользнул на двадцать шагов к благороднейшему ручью.

У нас недавно одна старушка померла. Не какой-то там внезапной кончиной, так чтобы все родственники заходились от плача – ой, да на кого же ты нас покинула, бедных сиротинушек. Нет, не так быстро – а в свой срок. Ну конечно, дочка слезу пустила, зять глаза подмокрил, да и внучата у гроба чуточку хмурые стояли – всё как положено, как опытные соседки присоветовали.