Игорь Корольков - Алая роза в хрустальном бокале

Михаил Ефимович не любил читать книги, но труды Ленина штудировал основательно. Он часто сыпал цитатами из трудов классика. Цитаты заменяли ему аргументы и обеспечивали репутацию политически грамотного руководителя.

Надо сказать, Михаил Ефимович не был чем-то исключительным в городе. Все руководители – маленькие, средние и большие – по местным меркам, были примерно такими же, с той лишь разницей, что не увлекались трудами Ленина и не обладали громовым голосом Фарафонова. Когда сосед поднимался по лестнице, его можно было узнать по шагам – тяжёлым, как у каменного командора. Он любил в эту минуту разговаривать с самим собою, понимая, что его монолог слышит весь дом.

– Негодяй, – устало комментировал он. – Скоро выпадет снег, а у него на полях ещё половина свёклы. Саботажник! Строгий выговор с занесением. В следующий раз к едрени-фени выгоним из партии!

Но больше всего Михаил Ефимович любил поздравлять с праздниками. Поднимаясь по лестнице, он торжественно гремел:

– Всех поздравляю с годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции!

Он поздравлял так с Первым мая, с Новым годом, с Восьмым марта, с Днём Советской армии. Не поздравлял только с Рождеством Христовым. Но к этому дню воинствующий атеист всегда привозил из колхозов свежее мясо, и весь дом знал: у Фарафоновых готовятся к Рождеству.

Звёздными минутами Фарафонова были демонстрации трудящихся, которые устраивались два раза в год – седьмого ноября и первого мая. Тогда Михаил Ефимович с трибуны произносил лозунги и приветствия. Динамики разносили его мощный, вдохновенный рокот:

– Да здравствует коллектив локомотивного депо – авангард рабочего класса нашего города!

– Слава медицинским работникам районной больницы – замечательным наследникам Великого октября!

Оказавшись на пенсии, Михаил Ефимович притих. Шаги его изменились – стали шаркающими.

Мама налила чашку чая Фарафонову, поставила перед ним вазочку с вареньем.

– Прекрасное варенье! – похвалил сосед. – Жена-покойница, царствие ей небесное, любила вишнёвое. Каждое лето варила, веришь-нет – по пятнадцать банок!

Чашку Михаил Ефимович осушил двумя глотками.

– Как вам мой мерзавец? – переключился Фарафонов, наливая себе из самовара кипяток.

– Лихой петух! – сказал отец.

– Я бы его зарезал, – сказал Фарафонов, потрогав пластырь на затылке. – Но жалко. Я же за яйцами теперь в магазин не хожу.

Фарафонов помолчал, исподлобья взглянул на меня.

– Как там дела в Москве?

– Нормально, – как можно безразличнее ответил я.

– Говорят, плохо с продуктами.

– Плохо, – согласился я.

– Пока не пришёл ваш меченый, в стране всё было, – пророкотал сосед.

– Это у вас все было, – сказал я.

– А эта мебель откуда? А колбаса?

– Вы же знаете, Михаил Ефимович – всё исключительно по блату.

Лицо Фарафонова побагровело, глаза налились кровью, густые брови встали торчком.

– К стенке бы всех вас, контра недобитая!

Сверкнув лейкопластырем, Фарафонов порывисто встал, хлопнул дверью. Из коридора донёсся незатейливый мат. В наступившей тишине было слышно, как в спальне на гитаре замирает басовая струна.

– По-моему, петух был прав, – сказал я.

На следующий день я взялся за установку карнизов. Старые, трубчатые, вышли из моды окончательно, и я привез плоские, под цвет дерева. Бетон поддавался с трудом. Через полчаса я запорол победитовое сверло. Вторым сверлом додырявил бетон во всю длину дюбеля. Дырка посредине далась с таким же трудом и стоила ещё одного сверла. Третья, к счастью, обошлась без поломок. Шурупы вошли в капроновые дюбеля с охотой, намертво прижали карниз.

Именно в эту минуту зазвонил телефон. Звонил Ваня Безула, мой бывший одноклассник.

– Н-н-надо бы встретиться, – сказал он, сильно заикаясь.

– Замечательная мысль! – поддержал я.

На следующий день в четвёртом часу мы с Иваном вошли в вокзальный ресторан, сели за дальний от входа столик. Вокзал построили сто лет назад, ресторан был его лучшей частью. Под высоким потолком висела огромная люстра, сделанная из дерева и окрашенная под золото. Замысловатые узоры придавали люстре хрупкость, поэтому, несмотря на свои размеры, она не казалась тяжёлой. По потолку вокруг люстры бежала греческая меандра. Между высокими арочными окнами висело шесть больших вертикальных картин. Напротив нас висела картина с типичным украинским пейзажем: пруд, пирамидальный тополь, мостик. Рядом соседствовала картина с горным пейзажем и двумя оленями. Дальше – кипарисы и утопающие в зелени белые домики, похожие на солнечные блики. Следом – копия знаменитого шишкинского «Утра в лесу». Мы сидели у той, где старик в сапогах, кепке и с вещмешком за спиной подзывал уток. В одной руке он держал ружьё, другую прижимал к губам. Рядом, насторожившись, стоял вислоухий пёс. Светало. Поднимался туман.

Людей в зале было мало. У кипарисов, приставив к стене чемодан и сумку, семья с двумя детьми торопливо доедала обед. Видимо, вот-вот должен был подойти их поезд. У пруда с тополем сидели четверо старших офицеров с голубыми петлицами. Они сдержанно пили водку и аппетитно ели. За соседним с ними столиком обедали, похоже, друзья официанток. Одна официантка, красивая, но с полноватыми для её маленького роста ногами, время от времени подходила к столику, садилась на свободный стул, курила и громко смеялась.

Вторая официантка подошла к столу только раз. Она была выше и красивее своей подруги. Каждый раз, когда она проходила по залу, офицеры поворачивали головы в её сторону.

На белой скатерти, которой был застелен наш стол, отпечатались пятна от чего-то пролитого. Пятна напоминали карту с чётко обозначенными границами неизвестных государств.

– Для начала б-б-берём бутылку водки, – сказал Иван как о вопросе уже решённом.

– Давай лучше возьмём шампанское, – предложил я.

– Сегодня что, Новый год? Или с нами дама?

– Ладно, давай вначале посмотрим меню, – уступил я.

В меню оказались водка и вермут «Шемаха».

– Ты берёшь водку, – сказал я, – а я – бокал вермута.

– В-в-в таком случае бутылки много, – вдруг застеснявшись, сказал Иван.

– Заказывай в графине, – посоветовал я.

– Мне в графин е-ещё нальют, – насмешливо произнёс Иван, – а кто т-т-тебе подаст в бокале?

Я загадал: если подойдёт официантка с толстыми ногами, придётся брать бутылку водки. Если та, что повыше, со стройными ногами, есть шанс. Подошла та, что повыше, профессионально окинула нас взглядом и застыла с блокнотом в руках.

– Будьте любезны, – сказал я, – нам триста водки и двести вермута.

– Бери бутылку! – прошипел Иван.

Я двинул его ногой.

Официантка ушла, не проронив ни слова.