Виталий Фёдоров - Шам

Линия кавказцев чуть колыхнулась и двинулась вперёд. Марат с тоской подумал, что сейчас они знатно огребут, и хорошо ещё если обойдётся хотя бы без тяжёлых увечий, но эта пораженческая мысль тут же исчезла, смытая поднимающейся боевой злостью…

– Я что-то не припомню, чтобы назначал тренировку по рукопашному бою. – появившийся из ниоткуда Эшреф, как всегда, спокоен и доброжелателен. – У нас сейчас арабский язык по плану.

Уже настроившиеся на драку новобранцы заколебались, переглядываясь друг с другом и с соперниками, но крымчанин сделал нетерпеливый жест – «что встали, по местам» и вся толпа двинулась в дальний конец помещения, где было оборудовано что-то вроде класса. Кажется, Эшрефу и в голову не пришла мысль, что кто-то может ослушаться. Потому, собственно, все и подчинились, подумал Марат.

Зелимхан пошёл вместе со всеми, но Валеев затылком чувствовал его горящий ненавистью взгляд. Похоже, с этим гадёнышем ещё будут проблемы. Надо что-то решать, пока они не добрались до мест, где воюют и где им выдадут оружие – с чечена станется выстрелить в спину.

Эшреф прошёл на своё место у классной доски, подождал, пока все рассядутся на разбросанных по полу маленьких плоских подушках и нашёл глазами виновников едва не случившейся драки.

– Марат, Зелимхан, встаньте.

Оба поднялись на ноги, подчёркнуто не глядя друг на друга. Марат мысленно вздохнул – получать выволочки он не любил, особенно прилюдно, но, похоже, этого не избежать. Эшреф, впрочем, начал с его соперника.

– Зелимхан – это же ты начал ссору, я прав?

Чеченец яростно потряс головой:

– Нет, учитель! Я просто пошутил, а он начал меня оскорблять в ответ – про овец, петухов каких-то и вообще…

По классу пробежали было смешки, но тут же завяли под пристальным взглядом Эшрефа. Согнать ухмылки, впрочем, успели не все.

– Линар. – голос крымчанина всё так же тёпл и участлив. – Расскажи нам, какая весёлая мысль тебя посетила?

Татарин встал и виновато потупился:

– Никакая, простите.

Эшреф с сожалением покачал головой:

– Жаль. Смех – это хорошо, иначе Аллах не наделил бы нас чувством юмора. Но, раз никакой причины для твоего смеха нет – подойди во-о-он туда.

Линар чуть слышно вздохнул и прошёл в угол, в котором громоздилась куча больших цементных кирпичей.

– Возьми один кирпич.

Отвернувшись от выполнившего приказ Линара, словно потеряв к нему всякий интерес, Эшреф вновь обратил внимание на чеченца.

– Как именно ты пошутил, Зелимхан?

– Я просто спросил, если он соскучился по Москве и по своим. – чеченец развёл руками, как бы делясь недоумением насчёт реакции на столь невинный вопрос. Учителя, впрочем, это явно не убедило.

– Скажи, кого ты имел в виду под «своими»?

Зелимхан открыл было рот, собираясь выдать заранее заготовленный ответ, но посмотрел на неуклюже переминающегося в углу Линара и, на своё счастье, после небольшой паузы сказал правду:

– Русистов. Я думаю, он русист, не мусульманин.

Эшреф понимающе кивнул, не обращая внимания на сжавшего кулаки (не без изрядной доли картинности) Марата.

– Почему ты так думаешь?

Чеченец с готовностью ответил:

– Он похож на русиста, это один. Молиться не умеет правильно, это два. – Зелимхан чуть смутился, но, всё-таки, продолжил. – Хитан 50 50 Обрезание в исламе не делали ему, я заметил, когда мылись. Это три. Он не мусульманин.

На этот раз никто не засмеялся – присоединяться к уныло стоящему с кирпичом в руках Линару желающих не было.

Эшреф подождал несколько секунд, словно желая удостовериться, что чеченец рассказал обо всех замеченных им признаках русизма, после чего огорчённо покачал головой.

– Зелимхан, сначала я отвечу на второе из твоих обвинений. Ты родился и вырос в мусульманской семье и на земле мусульман. Да, я знаю, что Чечня оккупирована неверными и их прислужниками, но в народе живы любовь к Аллаху и покорность ему. Не так ли?

Дождавшись, пока чеченец с гордостью кивнёт, учитель продолжил.

– С самого детства тебе повезло – ты знал радость молитвы, радость веры в единого бога. Теперь ты вырос, и встал на путь джихада – ты хочешь защищать веру и мусульман.

– Да, учитель! – не выдержал Зелимхан.

– И вот ты встретил человека, которому не повезло так, как тебе. Он вырос среди безбожников, не знает слов молитвы, не знает хадисов, не знает многого, что должен знать мусульманин. Но в сердце его горит огонь веры, жажда справедливости – он сам, без влияния и помощи уммы 51 51 У́мма – в данном случае мусульманская община пришёл к вере в Аллаха и к желанию встать на джихад. И как же ты отнёсся к своему брату?

Зелимхан, сообразив, куда клонит учитель, виновато опустил голову.

– Ты помог ему? Подсказал? Научил его правильно молиться? Нет. – в голосе Эшрефа сквозили печаль и разочарование. – Ты стал насмехаться над ним и упрекать его в неверии.

Марат ни на секунду не поверил в искренность раскаяния чечена, для этого он их слишком хорошо знал. Но то, что учитель был на его стороне, радовало.

– Что касается его внешности – скажи мне, Зелимхан, ты знаешь, кто такой Умар ибн аль-Хатта́б?

Чеченец энергично кивнул, радуясь шансу реабилитироваться:

– Второй великий халиф! 52 52 Общепринятое название на русском языке – «праведные халифы». Но Зелимхан слова «праведный» по-русски не знает.

– Правильно. Пророк, мир ему и благословение Аллаха, назвал Умара «аль-Фарук». Ты знаешь, что это означает?

Ответ Зелимхан явно знал, но вот с его формулировкой на не слишком привычном жителю Шали русском языке возникли проблемы:

– Который знает… э-э… что хорошо и плохо.

Эшреф одобрительно кивнул:

– Да. Умар ибн аль-Хаттаб умел различать истину и заблуждение, за что и получил такое прозвище. А теперь ответь – знаешь ли ты, что сказал праведный халиф про тех, кто сеет национальную рознь между мусульманами?

Зелимхан покачал головой, но лёгкая заминка перед этим не укрылась ни от Марата ни, надо полагать, от учителя.

– Он сказал амирам своих войск: «Если люди начнут призывать друг на друга своими племенами, то бейте их мечом, пока они не начнут призывать друг друга исламом!» – Эшреф поднял палец, подчёркивая важность произнесённого. – Марат – татарин. Но, даже если к нам придёт русский, уверовавший в Аллаха всемогущего, мы примем его, как брата.

Зелимхан упрямо нахмурился и сжал кулаки:

– Русисты мне не братья! Они лишили мой народ дома, пытались уничтожить нас всех! Вы не понимаете, учитель…

Эшреф иронично поднял бровь. Старший из чеченцев, хмурый, кряжистый бородач Мага, что-то резко сказал смутившемуся Зелимхану по-чеченски, после чего повернулся к Эшрефу: