Стася Холод - Солнце в ежевичнике

– Тщеславие и хвастливость. Первое отнимает много сил, а потому мешает чего-либо достичь, а второе… Хуже нет аукать раньше, чем выйдешь из лесу.

Все девочки, как по команде, посмотрели на Кимберли и обменялись многозначительными улыбками. Дело в том, что миссис Дженкинсон часто похвалялась перед соседками, что её Кимберли сделает лучшую в приходе партию, лицемерно сочувствовала тем, чьи дочери не хороши собой – им, бедняжкам, нелегко будет найти женихов, – а заодно делилась своими домыслами, кому из них замужество не светит вовсе. Таким образом, мисс Хадсон, сама того не подозревая, ударила гвоздь прямо в шляпку. Кимберли же не преминула дать сдачи:

– Должно быть, вы имеете в виду особ вашего круга, лишённых общественного положения и средств. Тут я с вами, пожалуй, согласна. Тщеславиться им не только нечем, но и некогда. Их удел зарабатывать себе на хлеб, а вот если речь заходит о леди… Долг каждой леди – сделать блестящую партию, и тут главное – красота, а не знание на «отлично» падежей и спряжений… – И Кимберли как бы ненароком покосилась на Мэри Ллойд, долговязую зубрилку по прозвищу Цапля. – Что вы на это скажете, мисс Хадсон?

– Только одно – красивых любят не всегда.

Кимберли была взбешена, поскольку приняла слова мисс Хадсон всецело на свой счёт, и не только она. И лопоухой Энн Фрост, которую она дразнила крольчихой, и рябой Джулии Стивен, и даже миловидной Люси Уитл было приятно, что Кимберли наконец-то укоротили, а по прыщавой физиономии Имоджин расплылась блаженная улыбка. Кимберли затаила обиду и стала вынашивать план мести. Матери она ничего не сказала, поскольку не хотела, чтобы о сомнениях мисс Хадсон в её успехе у молодых людей узнала вся округа, а именно так оно и было бы: миссис Дженкинсон не умела ничего держать при себе и сразу принималась апеллировать к мнению соседей.

Мисс Хадсон и так уже с лихвой насолила Кимберли. Достаточно того, что на доске рейтинга первую позицию теперь занимала Мэри Ллойд – тонконогая носатая Цапля. Кимберли видеть её не могла, а Имоджин, напротив, не сводила с неё глаз, будто это – шедевр эпохи Возрождения. Не то чтобы Кимберли совсем ничего не знала, просто её знания были поверхностными, она не обладала гибким умом и, даже выучив урок, не могла ответить ни на один вопрос, а другие учительницы ей их предусмотрительно не задавали. Привыкнув к фальшивым похвалам, она сама поверила в свою исключительность и настойчиво утверждала, что во время устных ответов Гиена нарочно её сбивает из неприязни и зависти к красоте. Зато контрольный диктант окончательно развеял миф о Кимберли как о лучшей ученице гимназии. Она умудрилась сделать едва ли ни по две ошибки в каждом слове.

– Тетрадке стало стыдно за хозяйку, вот она и покраснела, – улюлюкала хорошенькая Люси.

– Ну, ты даёшь, – удивилась Мэри. – Как же ты умудрилась написать «cat» через «k», у тебя же «отлично» по грамматике?

Имоджин понимающе улыбалась: она знала, в чём тут секрет. Мисс Шру, неприметное забитое существо с повадками мыши, подправляла ошибки в диктантах Кимберли синими чернилами с тех пор, как миссис Дженкинсон подарила ей на день Ангела веджвудский кофейный сервиз.

Мисс Хадсон оставила Кимберли после уроков. Наказание не сказать что очень строгое, но такое случилось с ней впервые, а потому она была вне себя от возмущения. Имоджин вызвалась разделить с ней этот томительный час и теперь от нечего делать прыгала между партами на одной ноге.

– Странно, ты почему-то ей совсем не нравишься, – сказала она.

– Ещё понравлюсь, будь спокойна. – И Кимберли вытащила из кармана ключ.

– От чего он?

– От её стола.

– Давай посмотрим, что там, вдруг любовные письма, – засуетилась Имоджин.

– Ты что, издеваешься? Кому эта Гиена понадобится? – фыркнула Кимберли.

Она открыла верхний ящик, сняла с шеи серебряный медальон и положила туда.

– Что, подлизаться хочешь? – с досадой спросила Имоджин. – Не надейся, она не принимает подарки.

Кимберли недобро скривила губы и сделала вид, что читает учебник.

– А вообще, если тебе надоела эта штучка, могла бы отдать её мне, – спохватилась Имоджин, – ведь у меня нет никаких украшений, совсем никаких, а мне бы тоже хотелось. Ах, как бы он подошёл к моему…

– Обляпанному простоквашей переднику? – усмехнулась Кимберли.

Имоджин погрустнела:

– Ну, конечно, если я тебя не заслуживаю, если я тебе не нужна…

– Не хнычь, ты мне нужна и даже очень.

Всё лицо Имоджин было испещрено противными прыщами, она вообще была противная – напоминала бесформенную жабу. Одним словом, лучшей подруги для Кимберли было не сыскать.

На другой день в приёмную к директрисе пожаловала миссис Дженкинсон. Миссис Рэкхем хорошо знала этот сорт богатых дам, в меру невежественных и тщеславных и достаточно чадолюбивых, чтобы сделать своих отпрысков несносными, и встречала их с особым выражением лица, сдобным и сладким, чтобы они не беспокоились, что их детей тут собираются чему бы то ни было учить. Когда же к ней приходили жёны бедных клерков, врачей или чиновников низшего звена, миссис Рэкхем становилась ледяной и неприступной и притворялась, будто ей ужасно некогда. Причина визита миссис Дженкинсон ей была заранее ясна: очевидно, какая-то нерадивая учительница опять поставила её Кимберли оценку меньшую, чем «отлично», и она не слишком ошиблась.

Миссис Дженкинсон ополчилась на мисс Хадсон.

– С тех пор, как в школе появилась эта вульгарная особа, моя малютка Кимберли едва ли не каждый день плачет, – сказала она, и её толстая шея сделалась багровой.

За Кимберли присылали ландо, и по дороге домой она была неизменно весела и жизнерадостна, заигрывала со всеми попадающимися на пути мальчиками, а пожилым степенным дамам показывала язык, но, переступив родимый порог, неизменно пускала слезу и принималась жаловаться на высосанные из пальца притеснения и обиды.

– Она прихорашивается на уроках перед зеркалом и даже красит губы.

Миссис Рэкхем едва заметно улыбнулась: последняя фраза явственно выдавала ложь. Про мисс Хадсон уже говорили, что она не в меру насмешлива, даёт слишком сложные задания и позволяет себе резкости, но директриса знала, как мало ей свойственно прихорашиваться когда бы то ни было.

– Ей невозможно угодить, да она ещё и чинит произвол. Она отняла у моей Кимберли медальон, доставшийся ей от покойного отца, и дитя весь вечер было безутешно… – И миссис Дженкинсон тоже смахнула с румяной мясистой щеки слезу. – Конечно, этой безродной особе из приюта подкидышей невдомёк, как дорога добропорядочным детям память об их родителях.

Супруг миссис Дженкинсон отличался необузданным нравом. Будучи в подпитии, гонял жену по дому раскалённой кочергой и готов был удавить за каждый истраченный шиллинг. Миссис Дженкинсон не питала к нему нежных чувств при жизни, но как только он преставился, ей неожиданно понравилось строить из себя горькую вдову. Войдя в эту роль, она почувствовала такой прилив творческого вдохновения, что уже десять лет лицедействовала, не зная усталости.