Денис Маденов - Однако, псих

***

Примерно спустя две недели мы с Ваном повстречались вновь. Я поднимался по ступенькам ко входу в этюдариум, рассматривая колонны здания, которое скорее было похоже на античный памятник, а не на лучшее действующее учебное заведение мира. Я проходил мимо компании, в которой часто тёрся немец. Ребята почти все курили – курили дешёвые сигареты – и через слово ругались матом. Когда немец затянулся и прищурил на меня один глаз, я понял, что сейчас все повернутся и точно скажут пару обидных слов.

– Вон мозгляк идёт, этот, с химфака.

– Как же он похож на поросёнка, – произнёс немец.

– Боров, – вставил кто-то, но его быстро скомпрометировали:

– Какой же это боров? Вот я – боров, – и все в компании засмеялись.

– Давно здесь никто не спотыкался.

– Что, ты мне предлагаешь его опрокинуть? – с улыбкой спросил немец, но единственное, что он сделал, это сильно затянулся и выпустил большой клуб дыма.

За спину меня кто-то схватил, и я приготовился к худшему. Это был Ван. Он придал мне ускорения, дабы я быстрее очутился в здании, а сам, загородив меня телом, пожал руку немцу. Они о чём-то поговорили. Немец насмешливо покачал головой, докурил сигарету и начал доставать вторую. Ван потрепался ещё маленько с этой шайкой крыс, часто улыбаясь, затем постоял некоторое время молча, хлопнул по плечу друга-немца и вошёл внутрь здания.

Ван сразу обнаружил меня глазами-объективами и исследовал с ног до головы:

– Ты как?

– Нормально, – но я не чувствовал себя нормально. Я был унижен и сконфужен. – Эти дегенераты меня редко замечают – спасибо хоть на этом.

– Да… Есть у тебя любимый орех?

– Что? – я реально не понял, как в голове у Вана родился подобный вопрос и как можно разговаривать на тему орехов.

– Держи, – и Ван передал в мои руки пакетик с арахисом и орехами.

Я, естественно, не хотел есть, но, боже, я вообще никогда не ел орехов! Я даже их запах не знал, потому что орехи – удел состоятельных людей. Всегда очень дорогие. Я лишь был осведомлён о том, как они выглядят. Следовательно, первое, что я сделал, это понюхал орехи, развернув пакетик.

Ван, видя моё дикарское любопытство по отношению к сему объекту, зачерпнул немного содержимого пакетика и кинул в рот. Улыбнувшись одними губами, Ван сделал знак рукой и пошёл на занятия.

Разумеется, я уничтожил содержимое пакетика в тот же день – у них был замечательный маслянистый вкус, – принеся часть орехов и арахиса маме с папой.

***

(дата зачёркнута)

La t é l é pathie – это молодая наука, опирающаяся на очень малое кол-во трудов. Юнг, Чалдини, Фрейд, Айзенк, Адлер и множество философов – от Цицерона до Макиавелли – вложили свои идеи в её развитие. Но что это, в сравнении с тем универсальным плодом, который созревает на этом дереве всепознания. Инструмент, который оказывается в руках у человека после изучения la t é l é pathie , имеет огромнейшее влияние. И мне приходится самому расширять материал, основываясь на собственном опыте. Только совместными усилиями люди смогут в полной мере воспользоваться la t é l é pathie . Я верю, человек будет использовать эти знания для добрых целей.

У меня остаётся свободное время. Куда его девать? Думаешь это легко – ничего не делать? Хорошо, ежели понедельник начинается в субботу. А если у меня в субботу наступает суббота или воскресенье? Найду, чем заняться: дневником, например.

Я думаю, немец связался с плохой компанией. Дело не в серых подтяжках немца и не в его истинно арийских глазах. Они все неплохие ребята, но вместе скреплены каким-то злом. Хотя я видел кучки немцев, задиравших евреев и поляков в переулках. Друг друга они не понимают, а всё равно дерутся. Один сказал: «Чего тебе, мужик?»; второй ответил: «Не понимаю», – и голос начинают повышать. Они – слушающие люди, однако. Вот и разница между слушающим и слышащим человеком: с одним можно договориться, а с другим – нельзя.

***

Несколько дней спустя Ван выглядел слегка уставшим, и было видно, что он спал меньше, чем обычно. Я видел его несколько раз. Его «окуляры» пусто разглядывали местность перед ним. Один раз всё же мы поговорили.

С сияющей улыбкой он подошёл ко мне и начал обыкновенно:

– Как дела? Что нового?

– Всё нормально, – Ван, видимо, почувствовал, что я ощущаю себя по-настоящему нормально, и начал тарахтеть без умолку. – Оказывается la télépathie помогают сразу несколько наук: биология, физика и математика. От физики до биологии, в принципе, как от математики до биологии, ну, далеко, то есть, хотя, я считаю, математика – это язык Бога, а биология – священное писание свидетелей божьих дел! Кто бы мог подумать, что между этими науками есть такая тесная, я бы сказал, интимная связь!

Ван говорил очень много. Он разошёлся не на шутку и рассказал мне об интересных выводах, сделанных на основе литературы и своих наблюдений. И это было действительно интересно! Щеки его покраснели, зрачки расплылись и закрыли блёклую радужку глаз, а сами глаза постоянно двигались. Впрочем, мне потихоньку начало уже было надоедать, как он вдруг остановился и извлёк с самодовольной улыбкой:

– Хочешь есть? – он поставил ударение на последнее слово.

Мою усталость от столь долгого говора сняло как рукой. Я сглотнул и увидел, как улыбка Вана стала шире.

– Да. Как ты это узнал? – я придал своему лицу невозмутимый вид, а сам начал перебирать варианты в голове, не понимая, что меня могло выдать.

Перебрав все варианты и обнаружив, как Ван пялился на меня всё это время, пока я чувствовал себя ослом, я заметил резкое изменение зрачков Вана, будто свет в коридоре этюдариума выключили на секунду и включили заново. Ван ответил медленно:

– Я понял это по твоим глазам и лицу. Твои глаза посмотрели на кисть левой руки, а челюсть легонько двинулась. Я знаю, что ты правша, но ешь левой рукой. Для меня стало очевидным, о чём ты думаешь.

Я почувствовал себя ослиным ослом, потому что всю жизнь я не осознавал, что ел левой рукой. И хорошо, что Ван не понял или сделал вид, что не понял, что я переживаю приступ прозрения и самокритики в этот момент.

– Конечно, – сквозь зубы сказал я. – Слушай, – я где-то на уровне подсознания ощущал, что такими сверхспособностями я не имею права обладать, но всё равно продолжил, – а ты можешь и меня такому научить?