Надежда Виданова - Слезы русалки

– Тут нет связи. Я просто не вижу Бога, считаю, что его придумали люди, Он не участвует в нашей жизни. Люди зомбированы. Нищие старики несут деньги в богато украшенное здание, а взамен получают лишь иллюзию спасения и вечной жизни. Ни пресловутое спасение, ни так называемая вечная жизнь не доказаны никем и никогда, но нищих карманами и духом (в лучшей традиции заповедей блаженства) это не останавливает. Они продолжают тянуть на своём горбу роскошь церквей. Похоже на начало какой-то антиутопии, правда? Но нет – это наша реальность, наши будни в прогрессивном двадцать первом веке. Что вообще может дать человечеству религия? Как может Бог допустить насилие над детьми? А землетрясение? Или, когда умирает молодая красивая женщина во цвете лет, а ее даже не придают земле по-человечки, а лишь топят как слепого котенка? Ну, это как один из примеров. Небеса не только не вмешиваются, но и не мстят за человеческих жертв. Также в мире нет хваленных Божьих чудес, они существуют только на страницах Библии. Мир циничен и состоит из законов подлости. Они в отличии от библейских заповедей работают всегда.

– Интересно вы рассуждаете, Вадим, – подала голос Вера. – В мире нет чудес? Вы их не видите? По-моему, наш мир весь состоит из чудес. Если вы не замечаете, то углубитесь в биологию, химию, физику. Там одни сплошные чудеса. Разве, когда женщина рожает ребёнка – это не чудо? У меня не укладывается в голове, как это происходит. Это не то, что чудо, таинство! Но вы, Вадим, как человек прагматичный, не считаете это чудом. Правильно, какое же это чудо, если происходит каждый день? Повторюсь, вы просто уже не замечаете необычности и уникальности события. Но событие не перестаёт от этого быть уникальным.

– Вы суеверны. Ничего, совсем скоро это пройдёт, – спокойно улыбался Вадим, Вере очень не понравилась его улыбка. – Ваши рассуждения милы, я раньше также рассуждал. Ваши речи – бальзам для моего сердца, я хоть и атеист, но испытываю странное умиление, когда слышу речи благочестивых людей. Особенно благочестивых женщин, коей вы, несомненно, пока ещё являетесь. Саша, – обратился он уже к брату, – ты веришь в Бога и его чудеса?

Саша помолчал, потом произнёс, по мнению Веры, недостаточно уверенно:

– Да, я верю в Бога и его чудеса. В его справедливость и милосердие я также верю. Я хочу исповедоваться, отец Андрей.

Вадим не повёл и бровью, хотя Вере настойчиво мерещилась его зловещая ухмылка. Она зло посмотрела на мужа. Конечно, ему не помешает исповедоваться. Свел своей похотью брата в могилу. Интересно, как он живет с этим? Сама бы Вера не смогла спокойно спать, зная, что ее руки обагрены кровью, которую не под силу смыть воде и ничем на свете не отстирать.

Вдруг ее охватил суеверный страх за Сашу, которого она все же любила. Вера торопливо и незаметно перекрестила его, прошептав молитву.

Вадим с Сашей держались вызывающе, остальным было крайне неуютно. Даже Алёна Михайловна смотрела как-то испуганно, явно не ожидала такого завершения обычного буднично обеда.

Отец Андрей вскоре откланялся, сказав Саше, что ждёт его завтра в церкви на вечернюю службу, и крайне рад его желанию исповедоваться. Вадим с неприятной ухмылкой разделял радость отца Андрея, пока Саша не попросил брата замолчать таким агрессивным тоном, что Вера ни на шутку перепугалась.

Уехал отец Андрей, затем Вадим с семьёй, и Вера неохотно побрела вместе с Сашей наверх. Она все ещё была обижена на него. Горько было осознавать, что Юля с Алёной Михайловной достигли своей цели.

– Постой, сынок, мне нужно кое-что тебе сказать, – Саша с Верой едва расслышали голос Петра Сергеевича.

– Иди наверх, Вера, я скоро приду, – Саша спустился с лестницы.

Вера медлила, Саша вопросительно на неё посмотрел. Ну же иди, говорил его взгляд. А она, Вера, в подобной ситуации всегда вставала на Сашину защиту своей слабой грудью и говорила маме, что у неё нет от Саши секретов, его незачем отсылать куда-либо, пусть она говорит, что хотела, при нем.

Все ясно. Вера – чужая для этой семьи, она годится только для нейтральных обсуждений погоды, природы, бестолковых новостей и московских пробок. Что посерьёзней – и ее сразу отправляют восвояси.

Вера не заметила за собой, как стала напоминать злобную тетку, совсем копию Алены Михайловны. Она все же поднялась наверх, преодолевая желание подслушать разговор отца и сына. Но страх быть застуканной за этим делом пересилил, Вера скрылась за дверью комнаты.

Саша и Петр Сергеевич обратились в слух, и отец заговорил только убедившись, что дверь за Верой плотно заперта.

– Ты так и не навестил маму, сынок, – упрекнул Петр Сергеевич. – Андрей говорит, что она совсем плоха. Она никого не узнает, Андрея всякий раз видит, как впервые. Меня узнает через раз, – голос старика был готов перейти в рыдание. – А как узнает, всегда просит, чтоб я привёл вас с Вадимом. Она помнит о тебе, жаждет тебя видеть, она…

– Ну, разумеется, – злоба судорогой прошлась по Сашиному лицу.

Петр Сергеевич смотрел на Сашу и в тысячный раз изумляясь, как он похож на Марысю. Они словно разнополые близнецы, разве может быть сын так похож на мать?

– Она твоя мать, Саша… Она выносила тебя и родила в муках…

– Это не делает ее моей матерью. Море – вот моя мать, оно дало мне гораздо больше материнской любви, нежели могла дать эта сумасшедшая.

– Сашенька…, – губы Петра Сергеевича задрожали, он стал похож на беззащитного ребёнка.

Что же это делается? Разве может Саша так ненавидеть мать? И Вадим с похорон Павла ни разу ее не посетил, под разными предлогами отказывается водить к ней Арсения. И как он, Петр, мог недоглядеть?

– Папа, она больна и социально опасна, – Саша понизил голос, но говорил твёрдо. – Ее место в психиатрической клинике.

– Как я помру, вы с Вадимом ее туда и отправите?

– Конечно! На следующий день.

– Я запрещаю вам, слышишь? Это моя последняя просьба. Вы не имеете права не уважить меня. Что с вами творится? Что конкретно с тобой творится? Ты заставляешь меня желать скорейшей смерти твоей матери, потому что я знаю, что мне не суждено умереть в блаженном спокойствии, как тестю. У меня два взрослых сына, но не на кого оставить Марысю.

– Я повторяю, что она больна и социально опасна. Отдать ее в богадельную на попечение знающих врачей – милое дело.

– А я повторяю, что запрещаю! – Петр Сергеевич грозно поднялся с места, но ноги не удержали его.

Саша поспешил поднимать отца. Он был обижен на него в детстве, но повзрослев, многое понял. Теперь ему казалось, что он любит Петра Сергеевича. По крайней мере сейчас Саша был напуган и неравнодушен.

– Хорошо, хорошо, – Саша обнимал отца как ребёнка. – Я помогу тебе, держись. Ради Бога не нервничай так больше. Прости меня. Я сделаю так, как ты хочешь. Ну, а ты настраивайся жить долго. Клади руку мне на плечо, вот молодец.