Алексей Макаров - За жизнь… Сборник рассказов. Издание третье (переработанное и дополненное)

– Не говори, Вадя. И мне всякая хренотень по ночам жить не даёт, – как всегда спокойно подтвердил проснувшийся Серёга.

«Алика» мерно переваливалась с борта на борт. Двигатель работал мощно и ритмично. Что ж, она новая. Ей только шесть месяцев. Не то что было «Леди Белле» – двадцать семь лет. У «Алики» всё впереди.

А «Леди Белла» осталась одна в океане, в пятистах милях к северу от Гавайских островов, глубоко осевшая в воду кормой из-за затопленного машинного отделения, сгоревшая и брошенная на произвол судьбы.

Затонет ли она от первого же циклона? Или будет месяцами бродить по океану, как «Летучий голландец», пока её не найдут и не отбуксируют в порт на разгрузку и дальнейшую разделку. Ведь весь груз остался цел. Топливо в дизельных цистернах из-за затопления машины не взорвалось, поэтому она была цела и осталась на плаву.

Когда «Алика» уходила с места аварии, Борзов вышел на корму и долго смотрел вслед этой частичке своей судьбы, брошенной в океане жизни. Слёзы сами наворачивались на глаза. Но их сдувало ветром надвигавшегося циклона. Всё-таки как много хорошего у него было связано с ней, с «Леди Беллой».

А сейчас пора ковылять на ужин. Их повар, чилиец, изумительно готовит.

В мою палату чуть ли не ворвалась санитарка Валя, известная в кардиологическом отделении как разбитная тётка, потому что матерки у неё вылетали за здорово живёшь один за одним. Она швырнула на мою кровать простыню и задорно скомандовала:

– Ну-ка, разголяйся и давай в простыню завертайся, вон у меня коляска стоит, на ней и поедем в реанимацию.

Я был ошарашен, хотя мой врач Наталья Николаевна ещё два дня назад говорила мне, что так просто таблетками мою аритмию не собьёшь, придётся делать дефибрилляцию. Но тут это было так неожиданно, что непроизвольно вырвалось:

– Что мне делать в той реанимации?

– Давай-давай, нечего рассуждать, перелатывайся побыстрее. Нас уже там ждут.

А сегодня Наталья Николаевна напоминала мне на утреннем обходе, что мне будут делать дефибрилляцию, но о том, что это будет происходить в реанимации, разговора не было. Я был несколько удивлён. Но надо так надо.

Разделся. Валентина заглянула в палату и, увидев, что я уже заворачиваюсь в простыню, чуть ли не прокричала на всё отделение:

– А трусняк ты снял?

– Нет, не снял, непроизвольно вырвалось у меня.

– Так сымай его, нечего тебе в нём там делать. Вот у тебя простыня, так ты в неё и завертайся. Да давай быстренько-быстренько ко мне. Мне скоро обед накрывать. Некогда мне тут с тобой возиться.

– А тапки? – Я никак не мог сообразить, что же делать дальше, прежде чем отдаться в руки этой горланящей Валентине.

– Нечего тебе там в тапках делать. Там они тебе не понадобятся, – захохотала та.

Ну, что делать? Пришлось полностью раздеться, завернуться в простыню и сесть в коляску.

Валентина вывезла меня из палаты и покатила коляску по отделению до лифта, до которого было метров десять, но разговорчивая Валентина тут же меня спросила.

– Анекдот про слепого деда знаешь?

– Нет, не знаю. – Во всяком случае, мне сейчас было не до анекдотов.

– Ну так слушай. Решили помыть слепого деда в бане перед операцией, а в этот день в больнице был женский день. А бабы и говорят: «Да что нам этот дед, чего нам его бояться? Он же слепой, ничего не видит, давай его к нам в баню».

Валентина открыла лифт, закатила коляску и закрыла за собой двери. А двери здоровые, тяжёлые, скрипучие. Они закрылись за нами, как будто отрезая нас от всей предыдущей жизни. Валентина нажала кнопку на панели.

Лифт спустился ниже на этаж, что заставило Валентину на секунду прерваться. Таким же тоном и в таком же ритме, как рассказывала анекдот, она продолжала:

– Ты смотри не сбеги от меня здесь. Ведь мы сейчас через гинекологию поедем.

Чтобы хоть что-то сказать, я попытался вставить пару слов:

– Да ну тебя со своими шутками. Там ведь только больные тётки. Что мне с ними в гинекологии делать? Мне бы самому оклематься, а ты мне – гинекология…

– Ну так слушай дальше, – не прерывая заданного темпа и не слушая меня, продолжала Валентина. – Привела санитарка из отделения в эту баню деда под рученьки. Усадила его на скамейку. И начала раздевать. Тётки в бане все заорали, завопили: чего ты, мол, привела деда сюда? А санитарка, которая привела мыть деда, и говорит им:

– Да не бойтесь вы его, он же слепой.

– А! Ну, если слепой, так пусть моется, – благосклонно разрешили они.

Одна молодуха и говорит:

– Дед, а дед. А руки у тебя как, не болят?

– Да пока ишшо целые, – прошамкал дед. – Не болят ишшо.

– Так пошли в парилку, дедушка. Попаришь меня там. А я позжее и тебя помою.

Взяла молодуха деда под рученьки и повела в парную. Всучила она там дедушке в руки веничек, легла на полог и направила руки деда себе на спину, чтобы он там веничком прошёлся. Ну, дедушка веничком охаживает молодушку. А молодушка и говорит:

– Так-так, дедушка, сюда-сюда-сюда. Ох! Как хорошо охаживаешь, дедушка! – А потом вдруг ойкнула: – Дедушка, так, по-моему, ты не туда…

А дед пыхтит и шепчет ей в спинку:

– Туда-туда, внученька. Только ты спокойненько лежи, не шевелись. Только вот ноженьки поширше раздвинь. Так и тебе удобнее будет.

С этими словами Валентина подвезла меня к дверям реанимации и, открыв стеклянную дверь, завезла в одну из палат.

Вокруг – чистота, порядок. Всё чисто, аккуратно. Над всеми кроватями висят какие-то приборы.

В палате стояло три пустые кровати, а одна, у окна, была занята каким-то существом.

С первого взгляда было непонятно, что там лежало. То ли это была обезьяна, то ли какое-то скрюченное существо, у которого из носа торчали две трубочки. В руку этого существа была вставлена капельница.

Я с удивлением смотрел на эту неправдоподобную картину. И при более подробном рассматривании оказалось, что это существо – человек.

Страх божий! Это был скелет – кости, плоская грудь. Непонятно было, кто это – мужчина или женщина. Это было что-то невероятное, но оно дышало.

Я смотрел на эту ужасающую картину, и в голове пронеслась мысль: «Нет, нет, нет! Не дай бог превратиться в такой овощ!»

Чувство омерзения заставило отвести взгляд от такого ужасного зрелища, поэтому я сразу отвернулся.

Валентина подкатила меня к одной из свободных кроватей.

– Вот и твоя кроватка. Вот эта, у стеночки, – указала она на крайнюю кровать. – Давай-ка вставай и ложись на неё. Простыночкой сверху прикройся и жди, сейчас к тебе придёт тётя врач и всё-всё тебе расскажет.

Валентина помогла мне выбраться из коляски и подтолкнула к кровати, а затем, подхватив свой транспорт, исчезла за дверью.