Роман Романов - Все нормальные люди

Однако через два дня местный Пинкертон – Антонина Петровна была посрамлена, поскольку в лифте рядом с предыдущей надписью появилась другая: «Сам, сука, козёл! Сам пешком ходи!».

Очевидно, что почерк принадлежал другому человеку, а представить жильцов, своей рукой царапающих слово «сука», было совершенно невозможно.

«Это не наши жильцы! – доказывала Наташа. – Это какие-то форменные хулиганы, а у нас все люди интеллигентные!». Тема порчи общего имущества получила второе дыхание, версии сыпались одна за другой, но внятных ответов не было. К тому же переписка загадочных вандалов продолжилась с новой интенсивностью. Появилась надпись маркером: «Прибью собаку!», затем: «Трусливое дерьмо!». Потом: «Убери за собой!». Потом: «Скунс, заткнись!»…

Соседская община, включая жильцов первых этажей, которые сроду и лифтом-то не пользовались и на этом основании всегда требовали уменьшить плату за общедомовое имущество, спешили в лифт, как к телевизору за новой порцией сериала отечественного производства.

Наконец на исцарапанной стене с пятнами от чернил, которые тщетно пыталась отмыть уборщица, появился аккуратно приклеенный пластырем альбомный лист, исписанный мелким каллиграфическим почерком. Одинокая пенсионерка Марья Филипповна с седьмого этажа вспомнила, что она заслуженный педагог. Она написала корректное, но очень пафосное, аргументированное, взывающее к чувству прекрасного воззвание к вандалам. Чувство прекрасного, выходило по мнению ветерана учительского труда, конечно же, есть даже у хулиганов и вредителей, хотя в скрытом виде. В конце обращения была выведена аккуратная разборчивая подпись и указан номер квартиры автора, которые как бы подчёркивали, в противовес анонимности хулиганов, мужество пенсионерки. Она раз пять в этот день выходила на улицу и поднималась обратно с высоко поднятой головой и поджатыми губами, как бы демонстрируя всем свой моральный авторитет и гражданскую смелость.

Соседская община, включая жильцов первых этажей, которые сроду и лифтом то не пользовались и на этом основании всегда требовали уменьшить плату за общедомовое имущество, спешили в лифт, как к телевизору за новой порцией сериала отечественного производства.

К сожалению, обращение было настолько длинным, а предложения настолько сложно-подчиненными и кружевными, что ни один сосед, даже с самого верхнего этажа, по ходу движения лифта не успевал прочесть воззвание даже до середины. Поэтому обратной связи не было, и мести со стороны хулиганов, наподобие порчи двери квартиры или чего еще похуже (на что тайно надеялась автор, как на сенсационные последствия своего гражданского мужества) – тоже не было. А соседские пересуды тем временем продолжались.

– Истинно говорю вам, девочки, это такая диверсия, флэшмоб называется по-модному! – вещала на детской площадке Пинкертон третьего подъезда. – В Интернете договариваются, где нагадить, чтобы не поймали, и потом все следят, кто больше нагадит и кого дольше не поймают!

– Добрый вечер, Александр Семёнович! – Мамочки дружно поздоровались с соседом с седьмого этажа, известным владельцем сети чебуречных. Он был душой всего подъезда, потому что накрывал стол для соседей дважды в год во время общественных субботников, им же и придуманных. Он с удовольствием общался с соседями на детской площадке, всячески подчеркивая свой материальный достаток даже тем, что всегда старался поставить свой шикарный джип аккурат перед детской площадкой на самом заметном для соседей месте.

– Что за шум, а драки нет, девочки? – спросил традиционно весёлый сосед. Но как только понял предмет разговора, вдруг плюнул, чертыхнулся, развернулся и пошел к подъезду.

– Переживает, бедненький! – жалостливо сказала бабушка бойкой девчушки лет пяти, висящей вверх ногами на турнике, из пятьдесят девятой квартиры. – Такой чистоплотный человек, такой воспитанный, добрый, каково ему с детками в таком лифте ездить-то!

Пересуды о «лифтовых бандитах» в течение всего последующего месяца то утихали, то вспыхивали с новой силой на детской площадке, на кухнях и в супружеских спальнях. По мере продолжения переписки тональность посланий становилась все более эксцентричной и пошлой, а реакция жильцов – всё более равнодушной и обыденной. Нет, конечно, иногда добавлялось поводов к разговорам, поскольку к переписке в лифте потихонечку, с разными, так сказать, мотивами и расчётами присоединялось всё большее количество жильцов.

Так, хозяин шестьдесят третьей квартиры, владелец автомастерской в скоплении частных гаражей за домом, приклеил напоминание соседям о скором зимнем сезоне и, промежду прочим, о скидке на переобувание железных коней в зимнюю резину. На этой наклейке через два дня появилась аккуратно выведенная с красивыми завитушками надпись гелевой ручкой: «Я вас люблю, а вы не оглянётесь…». Рядом на скотч было приклеено объявление о бесплатном обмене книгами с длиннющим списком классических авторов и постскриптумом для книголюбов о том, что звонок в сорок девятой квартире не работает, поэтому стучите громче в любое время.

Появились эмоциональные выплески синим маркером известной одинокой модницы осеннего возраста с десятого этажа, от которой в лифте обычно на целый час оставался труднопереносимый запах какого-то диковинного парфюма: «Госпожа уборщица! Когда начнёте работать?». Я уж не говорю про всякие писаные мелочи, которые с головой выдавали авторов анонимных записей на всех уже без исключения стенах лифта, включая зеркало. На зеркале же каждый день появлялся отпечаток губ, причём, как говорила Пинкертон третьего подъезда, цвет помады никогда не повторялся два дня подряд.

Всё закончилось неожиданно. Однажды вечером все жильцы были вынуждены выглянуть в окна и выйти на балконы, поскольку у подъезда разыгралась натуральная драка с криками и хрипами. Дрались уважаемые и узнаваемые даже с десятого этажа люди: сосед Фёдор Николаевич, хозяин французского бульдога, и сосед Александр Семёнович, владелец джипа. Естественно, вызывать полицию для вразумления уважаемых людей соседи не спешили, а между тем драка с хватанием за волосы, одежду, падениями на мокрый асфальт, размашистыми ударами и корявыми попытками попасть ногой между ног противника – продолжалась. Разносились крики и хрипы дерущихся в вечерней тишине микрорайона, а французский бульдог, почему-то совершенно молча, бегал вокруг дерущихся, периодически поднимая заднюю лапу на бордюр. Так и бегал, не внося дополнительных звуков в разборки, обежит дерущихся – поднимет лапу, снова обежит – поднимет лапу. Очевидный стресс у культурного европейского животного.