Анна Б. - Услышь меня

– Мы защищаем наш дом и нашу семью, – объясняет мама, кидая в языки пламени засушенные растения, которые собирает всегда сама. Иногда она уходит так надолго, что мне кажется – никогда больше не вернется. В такие дни брат хватает меня на руки, поднимает высоко и кричит мне снизу:

– Смотри, Лука! Вон тот луг, где мама. Вон тот холм, видишь? Не туда смотришь!

Он подбрасывает меня вверх, и на какое-то мгновение я словно лечу. Он почти у самой земли ловит меня и помогает встать, если я все-таки падаю, не удержавшись. Но мне все равно нравится летать, хоть и страшно.

Последний треск затухающих углей возвращает меня в жуткое настоящее, зимнее и ночное. Туда, где я сижу в трусах на крыльце. Где ночь в горах сменилась красным рассветом, а Баба хриплым голосом говорит, что разбойники и убийцы, которые промышляют в наших краях, взломали, напали и всех убили. Только мы с ней спаслись, и это судьба рода. Баба часто говорит это слово, а мама его очень не любит… Не любила.

– Лука, Лука, – кричит мне Баба. – Нам пора летать, милый. Пора встретиться с родом. – Она не говорит «семья», это слово любила мама. А о маме говорить запрещено.

Вот полет – другое дело. Это лучшее, что случается со мной. Приятнее этого ничего нет. Баба превратила полеты в настоящий праздник, почти ритуал, который я пока не могу провести сам. Не запрещено – просто не умею. Но в будущем стану выполнять каждый шаг ответственно и правильно, как она учит. А пока я просто обожаю каждый бесконечный миг своего полета. Это традиция нашего маленького рода.

Я каждый раз нервничаю, что не вернусь или не очнусь, как однажды чуть не случилось с ней. Я бил ее ладонями по лицу, даже вылил на нее ведро воды, как она учила, – только тогда она очнулась и у нее пошла кровь носом. И теперь я боюсь, что мой род не отпустит меня обратно домой. Или что я тоже буду истекать кровью, пока не умру. А она видит это, обнимает меня и тихонько произносит:

– Лука, тебе нечего бояться. Слезы огня – это дар, чтобы не терять связь со своим родом. Ведь ты помнишь, что душа человека – это любовь. А любить… – Она замолкает и ждет, пока я закончу за нее.

– Любить – это значит быть живым, – нервно продолжаю я. – Баба, почему ты заставляешь меня повторять это?

Нетерпеливо переминаюсь с ноги на ногу. Мне нужен этот полет скорее, быстрее. Раздражение разгоняет огонь в моей крови, я покрываюсь испариной. Меня бросает в дрожь, воздух кажется сухим, а жар от костра, к которому она подвела меня, становится нестерпимым. Треск горящего дерева слишком громок для моих ушей, а от яркого пламени слезятся глаза.

– Я заставляю тебя, чтобы помнил. До самого последнего дня в этом мире ты должен помнить, что любить – значит быть живым. Огонь не терпит холода и воды, он должен погибнуть сам, будто заснуть. В тебе огонь твоего деда – люби его, живи им.

Баба с блеском в глазах смотрит на меня, и я вижу в ее руках заветную бутылочку. В ней слезы огня, которые я сейчас буду пить.

– А теперь садись, как я тебя учила, – говорит она мне.

И я послушно сажусь, скрестив ноги, на мягкую подушку рядом с огнем, который, как мне кажется, сейчас сожрет меня. Я сделаю ради слез огня все.

– Вот молодец, мой Пламень. – Она часто меня так называет, особенно перед нашим ритуалом. – Я буду с тобой, чтобы ты не боялся.

– Но я почти не боюсь! – пробую возмущаться я, но заветная маленькая бутылочка заставляет меня замолчать. На все готов, только бы побыстрее. Каждый день, в одно и то же время, на рассвете. Пока еще нет лишних звуков и красок в природе и день не настолько яркий, чтобы ослепить меня. «Пока тени дышат», – объясняет Баба, только я ее не понимаю.

– Вот и славно.

Она вынимает пробку из маленькой бутылочки и быстро опрокидывает ее на палец. На нем остается почти незаметная капля жидкости, которую она бросает резким движением на угли у края костра. Затем зачерпывает одну маленькую белую каплю, что меньше кончика ногтя на моем мизинце, и растирает по своим губам. Я завидую ей, гляжу со злостью, огонь внутри жжет меня. Но я знаю, что сладкий дым сейчас проникнет в мои легкие, поэтому делаю глубокий вдох и закрываю глаза. Сейчас, сейчас начнется полет. Сладость, которая еще недавно была только в легких, теперь во рту, на языке, в носу, она растекается по всей крови и во всем мире, что вокруг меня.

– Говори за мной, Лука, – странным голосом шепчет Баба. – Слово в слово. «Я делаю это ради рода, я делаю это ради рода, я делаю это…»

И я повторяю за ней. Один раз, второй, третий – и начинаю тихонько, неимоверно медленно и тягуче падать назад. Мое тело становится ватным и мягким, как зефир. Запахи вокруг смешиваются в один – запах дыма. Серый туман костра и трав, бесконечный, тяжелый и горячий, становится для меня воздухом, которым я буду дышать целую вечность, пока не закончится действие странной жидкости. Звуки вокруг становятся тягучими и глухими, как далекий звон колокола, если б он был под водой. Даже через закрытые глаза я вижу яркие языки пламени, они гладят меня, не касаясь. Я неимоверно счастлив, мне хорошо. Так сильно, что, кажется, сейчас взорвусь. Перестаю чувствовать тело, падаю все дальше и дальше.

В полете я оказываюсь в своем любимом месте, но оно словно бы ненастоящее. Представляю своих родных, какими запомнил. А еще вижу небо, луг, наш дом и крыльцо.

Я почти уже представил, что мама подходит ко мне, как огонь выталкивает меня обратно. Языки пламени охватывают мое тело, заменяя жесткостью ватное, бесконечное ощущение счастья. Дым прекращает быть воздухом, а звуки рассвета в горах являются мне четко и ясно. Однажды, когда я очнулся от полета, я не выдержал и заплакал. В слезах я крикнул:

– Не хочу больше! Не буду! Почему нельзя говорить о семье?

Баба резко вскидывает голову, и через секунду на мою щеку обрушивается звонкая горячая пощечина, от которой я начинаю плакать еще сильнее. А потом Баба крепко прижимает меня к груди. Сквозь слезы я слышу гулкое биение ее сердца. Она гладит меня по горящей щеке, укачивает и тихо шепчет:

– Лука, мы с тобой вдвоем. Род – это то прошлое, которое нас поддерживает. А семья – это слабость, забытое прошлое, оно нам не нужно. Мы с тобой – тоже часть рода. Забудь остальных. Ты так похож на своего деда, мой Пламень, такой упрямый. Он тоже не слушал. – Она целует меня в лоб и снова прижимает к себе.

Баба еще крепче сжимает меня и повторяет эту фразу несколько раз. Она говорит мне это после каждого ритуала, а я запоминаю. Мы сидим вдвоем у догорающего костра, над которым поднимается свежее желтое солнце. Звуки просыпающихся холмов, всегда родные и знакомые, кажутся мне чужими, злобными и даже пугающими – после полета всегда так. Я сижу тихо, а в моей голове мечутся и жужжат, как шмели над цветами, вопросы, на которые я не могу ответить. Но, может, смогу со временем. Баба поможет мне…