Георгий Асин - По законам тайги

Звучала нежная мелодия флейты, и плыла она медленно над просыпающимся селом. Потянулись к пекарне у реки сельчане за знаменитыми лепешками великого мастера, а среди них бежал с радостной вестью соседский мальчишка. Правнук! Правнук родился у дедушки Камола!

2017г.

Золотой ручей

Тайга шумела листвою, покачивая в высоте верхушками древнего кедровника, пристально всматривалась в человека, согнувшегося на бережку быстрого ручья с деревянным лотком в руках.

Человек в тайге не редкость – сколько их по лесам бродит, зверьём да птицей промышляет. Встречаются в тайге и беглые. Тайга-то, матушка, она без границ и краев, бесконечна она, а потому спрятаться в ней от розыску завсегда можно. Но Мокий – человек, что с лотком у ручья день-деньской корячился, не беглый каторжник был. Его золотой бес одолел, поселился в нем гадкий чертяка, да днями и ночами напролет душу ему грыз, словно червь проклятущий, ненасытный. Золотом бредил Мокий, с мыслями о нем вставал с раннего утра, думал о нем, когда в ручье по колено в ледяной воде стоял, всматриваясь в лоток, в надежде золотые крупинки отыскать, с мыслями о золоте в наступивших сумерках валился он без сил на подстилку в землянке своей… Да и сны ему снились только лишь про золото, и в снах этих ступал он в богатых одеждах и шапке собольей по тайге, золотыми сверкающими самородками усеянной, а в небесах солнце золотое горело, щедро дорогу ему освещая…

А по-честному, дела у Мокия, оставившего за сотни верст в деревне жену и детишек малых, шли хуже некуда. Прослышал он про ручей этот в кабаке за штофом вина. Давно не евший, исхудалый крестьянин в порванной донельзя рубахе и расползавшихся лаптях, захмелев от поднесенного в щедроте и сострадании, сказывал про то место, затерянное в глубокой тайге, дескать, золота там – будто в сказке! Да так много там самородков, да золотого песку, что ручей в солнечном свете так и искрится, так и сверкает. Его спрашивают: а чего ты сам туда не идешь? А тот головой завертел, плечами пожал: куда мне уж теперича? Мое дело – помирать…

Ну, мужики, конечно, посмеялись над пьяненьким крестьянином, да и разошлись кто куда. А Мокий призадумался. Чего ему терять? За всю жизнь ничего так и не скопил, не приобрел. Изба – развалюха, детишки голыми и босыми бегают, жена – одни скулы торчат, едва с хлеба на квас перебиваются. Если мужик тот не соврал, богатеем вернётся домой. Заживут тогда они… Махнул на все Мокий, попрощался со своими в слезах, бороду огладил, взял котомку со скудными припасами да в тайгу подался, к тому месту, о котором мужичонка сказывал…

…Вот уж год как Мокий на ручье том промышлял. За все это время в муках адских гнул спину в водах ручья того, гнусом, голодом и холодом терзаемый, а намыл золотишка – всего ничего! Пару-тройку щепоток песку золотого едва наберется. До того в счастье своем и удаче разуверился Мокий, что грешным делом хотел на себя руки наложить – повеситься на дереве, и весь сказ.

Но вот в один из дней случилось такое чудо, о котором он и в снах прекрасных не мечтал…

…Жарким летним днем стоял Мокий с проклятым трижды лотком в руках и мыл песок ручейный, всматриваясь в него сквозь пот, застилающий глаза. Как всегда, несчастные одна-две крупицы, да и те редкие гости в лотке. Отчаяние берет душу, спину ломит, ноги распухли от воды ледяной, мошкара тучами вьется, кровушку жадно сосет, погань мерзкая.

Опять пусто… Обманул, конечно же, мужик, паскуда, наврал в три короба про горы золотые! Сказал лишь для красного словца, чтобы людей повеселить…

Бросил Мокий в сердцах лоток опостылевший, вышел на берег, сел под кедром могучим и не сдержался – заплакал, словно дите малое. Сколько можно мыкаться, терпеть, страдать? Будет ли когда конец его мытарствам, или взаправду взять да и повеситься здесь же, на кедре вековом…

Утер он слезы горькие ладонью и вдруг видит – совсем недалече от него… волк стоит. Мокий обмер весь от страху. Где один волк, там и остальные! Набросятся стаей, заедят насмерть, обглодают косточки его… До того видел он и волков по тайге, и мишек косолапых, а однажды и росомаху меж березняка углядел. Но те хоронились от человека, старались уйти от глаз подальше… А тут волчара серый самолично пожаловал, видать, почуял, что жизнь Мокию не мила стала, решил услугу милостью оказать…

Встал мужик, перекрестился, смотрит на волка: ну давай, серый, чего ждешь? Вот он я!

А волк так смотрит на него глазами умными, словно человек. Потом двинулся с места и к нему осторожно подошел. Ну, Мокий видит такое дело, на колени встал, рубаху рванул: давай, верши суд!

Волк обнюхал его, да и заскулил. Мокий удивился, конечно: чего это серый жалостливый такой вдруг? Волк пошел от него, а потом обернулся, как бы с собой зовет. Мокий, как завороженный, встал с колен и за ним пошёл. А серый ведет его вдоль ручья, местами, где Мокий и не бывал никогда. Долго шли… Мужику аж боязно стало: куда это его волчара ведет, не к гиблым ли местам? Лучше бы уж там загрыз, по-простому. Но вот вскоре вышли они к скалистой излучине, там, где камни, словно великаны над ручьем нависают, а орлы над горными вершинами в небесах кругами ходят. Глядит Мокий, а тут в ручье-то всё дно желтыми камнями усеяно. Вошел в воду, поднял один камень, а это… золото что ли? На зуб попробовал – Божечки мои, самородок! Тут золота – счесть, не перечесть! Повсюду здесь золото!

Бросился Мокий подбирать самородки, словно обезумел. А какие крупные, иные с гусиное яйцо… Поднимает он золото со дна ручья, а оно горит на солнце, сверкает. На берег кладет и опять в ручей бросается, слова шепчет безумные, голова у него кругом идет. Вдруг вспомнил про волка. Кинулся к нему, лапы целует, молится на него, поклоны отбивает:

– Волченька, благодетель ты мой! Век доброту твою не забуду! Родной, милый ты мой, спасибо тебе… Пойдем со мной, богато в тереме жить будешь, холить и лелеять тебя буду, золотой ты мой волчок…

Потом бросился вновь к ручью золото подбирать, а волк посмотрел на человека, вздохнул и… скрылся в тайге. Эх, человече-человече… Что для меня богатство да терем расписной. Тайга-матушка да воля-волюшка – вот мое богатство и счастье. А ты живи по-честному, людям помогай да радуйся!

2019 г.

Илья Гаврилыч

Век вам жить и не тужить, люди добрые! Всем сердцем, всей душою желаю дому вашему счастья, достатка, детишкам – радости, да старикам, ангелам-хранителям, – милости Господней!

Расскажу я вам сегодня, может, сказку, а может, и быль про дружбу крепкую, нерушимую меж охотником Ильей Гаврилычем и волком – зверем диким, славным храбростью своей и верностью.

Как-то раз охотник таежный, Илья Гаврилыч Платонов, взялся белку промышлять. Илья-то Гаврилыч, охотник знатный, – честь семейного дела соблюдает строго, все законы да традиции ремесла сего старинного в святости чтит. Оттого и тайга-матушка его любовью своею жалует – щедро одаривает трофеем всяким. Но Платонов более чем по надобности не берет, лишь для прокорма себя, долю таёжную. Капканов да силков не ставит. По охотничьему ремеслу сие не возбраняется, конечно, но Илья Гаврилыч принцип свой имеет. Ни прадед его, ни дед, ни отец хитростью зверя не брали, токмо лишь сноровкой, умением, скрытностью особой, ну а ружье да нож – без этого уж не обойтись. А еще скажу я вам, други моя, в тайге-матушке дух особый необходим. Единение с природой, лесом, зверем, что живет каждый по своему укладу, – вот что надобно тут. Поклонись ты жителям таежным, шапку сними, да поклонись нижайше. Ты в дом к ним пришел, жизни богом данной лишаешь. Так что прощения испроси покорнейше за дело свое кровавое. Тогда тайга-матушка тебя поймет и простит великодушно. А коль законы таежные нарушишь, будешь токмо убивать без испрошенной меры да грабить – выдавит тебя тайга из тела своего, будто занозу болючую, и накажет так, что и жизнь не мила станет…