Карим Даламанов - Овраги

Когда родился мой младший брат, Толик забирал нас вместе с мамой из роддома. Он к тому времени купил большую тёмно-коричневую "Волгу", которая пахла чем-то таким машинным-премашинным. Этот запах мне больше нигде не попадался.

– Толик, ты – настоящий друг, – сказала мама, выбираясь с заднего сиденья. – Что бы мы без тебя делали?

Выйдя с другого бока, папа тащил на руках свёрток, перевязанный голубой лентой. Если бы всё происходило лет на десять позже, то Толик, возможно, стал бы крёстным моего брата, но родители, инженеры по образованию, были отъявленными атеистами и скептиками, и если верили в какую-то магию, то лишь в магию стола, заставленного разными дефицитными продуктами. Ну, и в магию Толиковой гитары, конечно.

Осенним вечером девяносто какого-то года отец, придя с работы, сказал:

– Толик у нас теперь – эмигрант.

– В смысле? – повернула голову мама, продолжая накручивать бигуди.

– В большом смысле! – подмигнул папа. – Он в Англию уезжает. Пригласили работать по контракту.

– Ни фига себе! – мама сделала "кошачье" лицо, и я обратил внимание на морщину, спускающуюся к переносице. – Насовсем уезжает, что ли?

– Сначала на два года, а там, может и насовсем!

Через полгода Толик приехал в отпуск и привёз нам с братом два игрушечных двухэтажных автобуса, несколько шоколадных плиток, жвачки, каких-то рубашек… Мама взяла одну из них в руки и рассматривала её так, будто перед ней, по меньшей мере, – золотое руно. Потом он приехал ещё через год – в зелёном клетчатом пиджаке, джинсах и лакированных ботинках.

– Дядя Толя! – кинулись мы с братом к нему.

– Толик! – шепнул он, наклонившись. – То-лик!

Я заметил у него несколько седых волос, но в остальном этом был всё тот же Толик. Правда, пел он теперь не "Бричмуллу", а что-то из "Биттлз" и Джо Дассена. Я ничего не понимал, но певучий и мяукающий английский у него получался таким завораживающим, что в этом точно была какая-то магия.

– Мы сейчас не общаемся ни с кем, – жаловалась мама. – Не до того. Я, правда, Инночку хотела позвать (мамино лицо вспыхнуло), но она что-то не смогла…

В ответ Толик лишь мягко улыбнулся и снова ударил по струнам.

Это было время, которое теперь вспоминается как сплошная череда серых зимних или межсезонных дней, с мокрым шлёпающим снегом, тёмными лестничными площадками, дребезжащими троллейбусами и чёрствым чёрным хлебом, которым приходилось заедать всё подряд. Застолья у нас не то чтобы сошли на нет, но стали почти экзотикой. Мама только и говорила о том, что мы с братом должны хорошо заниматься, учить языки, потому что без языка сейчас никуда. Вон, дядя Толю почему в Англию позвали? Потому что он ещё в институте английский хорошо знал.

Однажды где-то перед Новым годом мама подошла к звонящему телефону, сняла трубку и заорала на всю квартиру:

– Толик! Толечка, ты что, приехал?.. Давно? Надолго?..

В общем, буквально через день родители собрали в зале такое застолье, какого я не помнил с детских "нагорных" времён. И большеглазая тётя Инна пришла, у которой, правда, от длинных волос осталось лишь сверкающее лаком каре. И какие-то родительские друзья по институту. И ещё мамины подруги-подруги-подруги. Чтобы всех рассадить, пришлось одалживать у соседей табуреты.

– Толик обещал, наконец, показать свою вторую половинку! – громко шепнула мама, наклонившись к одной из подруг, и сделала "кошачье" лицо, правда, порядком располневшее. – Он не хотел её показывать, но уж я сказала, что на порог его не пущу без второй половинки!

В углу у окна, словно сигнализация на машине, сверкала гирляндами ёлка. Казалось, ещё несколько мгновений – и сюда, в это гудящее пространство, ворвутся Дед Мороз со снегурочкой, и все встанут, отодвинут стулья, возьмутся за руки и будут водить хоровод вокруг стола. И вот, раздался звонок в дверь. Вспыхнув, мама побежала открывать.

– Толик! Толечка! Господи, сколько мы тебя не видели?.. Я растолстела, как кобыла, а ты вообще не изменился! Во-обще!

– Это Эдуард, – сказал Толик, расстёгивая пальто и мягко улыбаясь.

В ответ повисла тишина. У отца медленно погасла улыбка. Эдуард оказался высоким шатеном с серыми глазами и правильными чертами лица. Пожалуй, он был чуть моложе Толика и выглядел так решительно, будто он какой-нибудь специальный агент из американского сериала.

– Здравствуйте, Эдуард! – поклонилась вдруг мама так, словно играла в детском утреннике и, по сценарию, случайно наткнулась на тарабарского короля. – Проходите, проходите скорее! Там уже всё накрыто.

Я до сих пор помню вкус той самой курицы в томатном соусе, которую мама выудила из какой-то книжки рецептов. Все ели её очень тщательно, обгладывая каждую косточку, стуча вилками по тарелкам так громко, что, наверное, слышали соседи. Говорили про высокие цены, про Ельцина, про то, как отец научился заваривать чай по-английски… Дядя Толя уверял, что в Англии успел возненавидеть чай. Оказалось, что Эдуард никакой не англичанин. Он местный, правда, учился в Москве. А родители у него живут в Нагорной части, на улице Горького…

Ушли они быстро. С тех пор я никогда не видел Толика. Отец как-то обмолвился, что вроде бы он вернулся и даже купил новую квартиру, но говорил отец неохотно, с дрожащими уголками рта, будто я заставлял его рассказывать о том, как он в юности занимался онанизмом.

Проезжая по улице Горького, я иногда думаю, в каком доме может жить Толик, в какой магазин ходит, что покупает для себя, для Эдуарда. А, может, у него уже кто-нибудь другой? А, может, никого?

Нашу хибару "на горе" недавно снесли и скоро должны "шлёпнуть" на её месте башню из стекла и бетона. Трамваи давно сняли и с Похвалинского съезда, и с Канавинского моста. Зато с другой стороны теперь шумит метромост, и Гошка, наверное, водит по нему поезда.

– Станция, что ли?

– Похоже на то…

Родители говорят шёпотом, думая, что я давно сплю. А я не сплю – только притворяюсь. Украдкой поглядываю в чёрную щель окна. Там лишь изредка мелькают огни. Но вот их становится больше, вагон дёргается, и поезд замедляется, скрипит, болтается из стороны в сторону, словно выискивая нужный путь. Наконец, останавливается совсем. Я едва сдерживаюсь, чтобы не вытянуть шею и хорошенько не рассмотреть станцию. Большая ли? Что за город? Есть ли трамваи или троллейбусы? Есть ли, как в Мурманске, повозки с мороженым, похожие на белые вагончики? Пока я выстраиваю всё это в своей полусонной голове, поезд даёт гудок и трогается. Вагон снова начинает скрипеть и качаться, так что меня отбрасывает к стенке. В проходе раздаются шаги, и вот щёлкает дверь купе, и внизу кто-то говорит "Здравствуйте". Тоже шёпотом.

– Здравствуйте, – говорит папа. – Что за станция хоть?