Вадим Егоров - Дыхание того, что помню и люблю. Воспоминания и размышления

Бабыкин брал себе ежемесячно только половину сумм зарплаты и гонораров, а другую половину без малейшей огласки и саморекламы перечислял в детские дома и в Фонд мира. Он собрал огромную коллекцию произведений изобразительного искусства (в том числе- Рубенс, Рембрандт) и подарил ее Свердловской картинной галерее (ныне – Екатеринбургский музей изобразительных искусств), как и большую коллекцию изумительного старинного русского и зарубежного фарфора.

Мама моя хорошо помнит как ее еще ребенком с братом (дядей Витей) родители (баба Женя и дед Герман) брали на выходные в гости к Бабыкину. До революции они с первой женой Идой (дочерью екатеринбургского спичечного фабриканта- миллионера Кронгольца) в особнячке красного кирпича рядом с правым крылом гостиницы» Большой Урал». Бабыкин еще до революции был дорогим, модным и действительно очень талантливым архитектором, главным архитектором нашей железной дороги. Как-то в поезде он столкнулся с Гришкой Распутиным, в упор остановившем взгляд на высоком, сероглазом, худом господине и спросившем: " Ну что, испугался!?» – " Нет, не испугался», – ответил Константин Трофимович. Он и правда не испугался… хотя чем-то гипнотическим, мистическим на него пахнуло. В двадцатые годы они с женой взяли в свой дом в качестве опекунов девочку Таню, будущую тетю Таню Клопову, отличную чертежницу, жену дяди Алёши Клопова – брата деда Германа. Родители Тани – дворяне Криволаповы были обвинены в контреволюционной деятельности и… расстреляны. Вот Бабыкин с женой Идой и взяли осиротевшего ребенка. Вроде бы Константин Трофимович был дальний родственник ее родителей. Потом оформил опекунство, звал» дочкой» (кто —то говорил, что Таня и была биологической его дочкой). В тридцатые годы и жену – бывшую буржуйку, и Таню- дочку контры ставил Бабыкину в строку большой начальник Постпредства ОГПУ по Уралу бригвоенюрист Раппопорт, не раз грозивший архитектору лагерем. Но все равно, что не говори – именно советское время в долгой жизни Константина Трофимовича стало самым плодотворным. После смерти жены, он был в гражданском браке с другой доброй и хорошей женщиной, которая удочерила тетю Таню и была помощником Константину Трофимовичу в его делах. На людях он часто называл» мой секретарь " (не секретарша), но все знали ее настоящую роль.

Я уже не раз говорил о дяде Алеше Мещерякове. Но здесь надо сказать о другом моем дяде Алеше – родном брате деда Германа, маминого отца. Дядя Алеша – Алексей Борисович Клопов, конструктор Уралхиммаша, женившись на тете Тане, жил с молодой женой и детьми Володей и Леной на проспекте Ленина 52 – известнейший в городе давнишний жилой комплекс 1930 – х годов постройки. В одном подъезде тогда в Николаем Ивановичем Кузнецовым! легендарным чуть позже разведчиком, Героем Советского Союза, памятник которому в Свердловске – Екатеринбурге работы моего отца в дни сорокалетия Победы был установлен и открыт в мае восемьдесят пятого на Уралмаше (на этом заводе неизвестный еще в народе гений разведки работал). Вот и дядя Алеша с тетей Таней жили с Кузнецовым в одном подъезде, не по разу в день, поди —ка, поднимались по одним лестницам, по- соседски здоровались и всё.

Константин Трофимович очень тепло по- родственному относился к Володе и Лене Клоповым – детям его Танюши и дяди Алеши. Володе – Владимиру Алексеевичу Клопову, позже ставшему главным инженером стройтреста, начальником крупного строительного управления (руководил строительством Свердловского метеоцентра на Обсерваторской горке), Бабыкин завещал свою уникальную библиотеку, собиравшуюся всю его долгую жизнь. Лена долгие годы проработала на оборонном заводе. Мама вспоминает, как Константин Трофимович угощал ее апельсинами. Как она и Лена играли в саду у Константина Трофимовича с его Чижом – большой белой собакой. Мама помнит просторный пятикомнатный дом Бабыкина, в центре, в районе ул. Бажова 99, с роскошную старинную обстановку кожаные дутые диваны и кресла. Бабыкин с дедом Германом и бабой Женей, несмотря на разницу в возрасте (он старше на двадцать пять – тридцать лет) отлично проводили время, а дети играли в большом саду, ели черемуху и яблоки. Деду Герману Бабыкин подарил большое кожаное с высокой спинкой коричневое вольтеровское кресло…

Дружил Константин Трофимович с известным врачом, профессором кардиологом Борисом Павловичем Кушелевским, тоже страстным коллекционером произведений изобразительного искусства. Он тоже бывал в ДЛИ. В нашем городе тогда было, пожалуй, три самых крупных светила медицины – Кушелевский, основатель уральской школы хирургов, член- корреспондент АМН Аркадий Тимофеевич Лидский и невропатолог и нейрохирург Давид Григорьевич Шефер. Все они родились еще в девятнадцатом веке. В нашей родне, кстати, был крупный психиатр, заслуженный врач РСФСР Алексей Петрович Возженников, родившийся попозже – в начале двадцатого века, основатель и главврач двух свердловских больниц («первый главврач Агафуровских дач»), в войну – начальник военного госпиталя. С Бабыкиным они тоже виделись, в том числе и в ДЛИхоть и редко. Геннадий Иванович Белянкин, академик архитектуры, долгие годы работавший главным архитектором нашего города и полжизни друживший с моим папой, будучи еще студентом, жил у Бабыкина вместе со своей тоже юной тогда женой Жозефиной. Кушелевский – родственник Жози (ее мама с дореволюционных пор была знакома с Ильичём!), попросил старого друга приютить у себя еще не имевшую жилья молодую пару.

Нам с папой Белянкин, помнится, рассказывал в лицах, как уговорил наследника Кушелевского подарить ему из коллекции два полотна великого Шишкина для нашей картинной галереи, где они находятся и ныне.

Посещал ДЛИ и главный режиссер Свердловского театра музкомедии Григорий Иванович Кугушев. Это он уже после войны стал лауреатом Сталинской премии и народным артистом, а до этого он, грузинский князь, посидел в лагерях и немало где помыкался.

Вышеупомянутый мной народный артист РСФСР Анатолий Маренич, как и его жена – лауреат Сталинской премии Полина Емельянова (тоже, конечно же, бывавшая в Длях), были в сороковые – семидесятые годы ярчайшими звездами оперетты, не только свердловской, но и советской, снимались в кино. Папа много позже сделал портрет Маренича и (по просьбе его жены и сына) – памятник на надгробии этого прекрасного актера на Широкой речке… Как-то папа всегда уклонялся от создания надгробных памятников и старался за них почти не брать никаких дене, но все же сделал несколько. Маренич вышел прекрасно – он изваян в черном граните, умное одухотворенное лицо, бабочка.