Вадим Егоров - Дыхание того, что помню и люблю. Воспоминания и размышления

Давно люблю листать, рассматривать большую иллюстрированную книжку « Детское питание», многие стишки отсюда наизусть. Иногда мне из неё дома готовят. Моя баба Вера готовит вкуснейшее, хоть и без изысков.

Мне шесть лет, мои знания и умения, самостоятельность растут! Я стал хорошо рисовать лица людей, особенно в профиль. Как -то еще до конца не проснувшись, представил гипсовый профиль какой-то из папиных скульптурных работ и четко понял как изображать на бумаге линию лба и носа, губ и подбородка. Умылся, сел за стол и …нарисовал!.. А потом и всю фигуру в ее пропорциях. «Не рисуй головастиков!» – говорил папа, поясняя: " Голова должна укладываться в росте нарисованного человека семь раз». Я уже учился считать до ста и объяснение папы постепенно понял. Тети Людина сестра позднее со смехом вспоминала папины нечастые наставления моим рисункам: " Мальчик получился почти что хорошо. Но руки должны быть подлиннее. А то ведь, если что, он с такой рукой даже пописеть не сможет!» Я рассказал об этом недавно своей дочке Лизе перед ее поездкой в Брюссель и неизбежным посещением знаменитой достопримечательности этой столицы Евросоюза.))

В свои шесть лет я уже мог и лицо Ленина нарисовать, узнаваемого не только бородкой и лысиной, но и другими внешними чертами. Осенью я ходил по улице в фиолетовом клетчатом бушлатике и зеленоватой шапочке на манер летческого шлема, с металлическими пуговками. На ногах – коричневые с рантом ботиночки. И сегодня такая одежда смотрелась бы удобно, современно. Вот мы идем с бабой Женей мимо кинотеатра» Октябрь» (» Колизей»), и я нахожу прямо на асфальте квадратик красного оргстекла, прекрасная находка. Отсюда на трамвае едем к бабе Жене на ВИЗ, с ночевой. Она у моих родичей отпросила внука, тем более что дядя Витя с тетей Людой уехали куда-то ненадолго. Так называемый «стандартный» дом – не что иное, как двуэтажный в два подъезда бревенчатый барак. На втором этаже двухкомнатная квартира. Лестница поскрипывала, в доме всегда было тепло, уютно. Оранжевый абажур над круглым обеденым столом, венские стулья, шифоньер желтого цвета, швейная машинка» Зингер» с ножным приводом, печка, большой черный дермантиновый диван, кровать, этажерка… во второй комнате – письменный стол, книжный шкаф, кровати с покрывалами, на столе – настольная лампа с тонированной под бронзу гипсовой античной фигурой, держащей красный абажур, на кухне стол, шкафы, на стене синие большие коромысла.

За водой приходилось идти на колонку. Туалет в доме, но с деревянным толчком, почти как в деревенских домах. Перед каждым из домов двор с детской площадкой и столбами для сушки белья, справа – дровяники. Несмотря на такую непритязательную обстановку, здесь и во всей округе было как-то очень уютно. Недалеко завод, напротив – величественный по тем временам Дом культуры металлургов ВИЗа, где всегда показывали хорошее кино, кафе» Сталь»… Такое жилье считалось до середины шестидесятых хорошим, недалеко от центра города. Причем, как я уже говорил, дед – Герман Борисович Клопов (когда в шутливом настроении или чуть навеселе – " Герман фон Клоппе, барон фон Клопманн»)) – был начальником отдела капстроительства в Уралгеологии, Горздраве и других организациях Свердловска, участником войны, а баба Женя – Евгения Потаповна Тяжёлых- старшим инженером (раньше недолго и начальником была) отдела оборудования ВИЗа и очень уважаемым на всем заводе человеком.

После войны дед Герман нередко выпивал и, несмотря на то, что очень любил свою Женьку, доченьку Лилю – «Люнюшку», любил своего сына Витюшку, гордился его блистательной учебой и Артеком (осень 1947 —январь 1948), он мог подолгу засиживаться в близлежащей пивной и приходить под градусом. В послевоенные времена пивные назывались «американками», народ пил там пиво и водку или разбавлял одно другим, ел пельмени и сосиски, дешевые конфеты. Говорили за жизнь, вспоминали войну, пили за родину и Сталина. Когда умер Калинин дед Герман плакал, и другие плакали. Это притом, что отец его бывший вятский, глазовский предприниматель Отец деда Борис Николаевич Клопов даже в военные годы так и не смирился с советской властью и терпеть не мог ее вождей. Конечно, когда ушел из жизни Иосиф Виссарионович рыдала почти вся страна. Только моя тринадцатилетняя мама почему —то не плакала, как не плакал еще не встреченный ею молодой художник – мой папа… Нет, я ничего не хочу этим сказать, им тоже было жаль, просто вот так…

Папа видел Сталина воочию на трибуне Мавзолея во время демонстраций на Красной площади… В пятьдесят пятом сорокадвухлетняя Евгения Потаповна и сорокадевятилетний Герман Борисович разошлись. Он стал жить на 8 Марта, напротив кинотеатра» Мир». А на Заводской – она с сыном и дочерью. Выйдя на пенсию, дед уехал с ВИЗа на 8 Марта, преподавал строительные дисциплины в техникуме, участвовал в проведении в городе строительных выставок.

Мне очень нравилась скульптура перед входом в ДК металлургов ВИЗа, созданная в пятьдесят седьмом году моим папой и скульптором Петром Алексеевичем Сажиным. Она называлась «Мир, труд, семья!» и представляла собой гордо стоящего во весь свой трехметровый рост молодого красивого мужчину в рубашке и брюках с ремешком, его столь же молодую и красивую, пышноволосую жену. На руках у папы с мамой был годовалый примерно сынишка, а над головой родители и ребенок держали не меньше, чем двухметровой длины изящную лавровую ветвь. Вроде как: слава! Скульптура стояла на гранитном постаменте, отлитая просто в гипсе и затонированная под темно – зеленую бронзу. Да, сюжет плакатный, но изящно воплощенный и в духе времени. Довольно часто гипс трескался, и папа с дядей Петей за бесплатно ее подновляли в ответ на обещания директора завода отлить скульптуру в металле. В начале семидесятых скульптура потрескалась и директор ВИЗа Чернавин и вскоре сменивший его на этом посту хороший знакомый моих родителей Владимир Сергеич Ожиганов попросили папу и Сажина опять отреставрировать композицию. Но они отказались продолжать сей сизифов труд. Махнули рукой, мол, какая —то она к тому жу морально устаревшая. Стиляги от искусства, поди —ка, нос воротят. В конце концов обветшавшую скульптуру как – то ночью просто снесли. А жаль, хороша была! В восьмидесятые она, наверно, смотрелась бы китчево. А в наши дни тысячи людей бы у нее фотографировались! Сейчас о скульптуре вспомнили, о ней говорят и пишут. Я в детстве даже не до конца верил, что это дядя Петя и папа изваяли такой шедевр!)