Вадим Егоров - Дыхание того, что помню и люблю. Воспоминания и размышления

Любили мы и погулять в Парке Маяковского, совсем близко от которого жила бабы Женина старшая сестра тетя Зоя. Нынче, когда наша церковь снова обрела в обществе силу, говорить Чертово Колесо (как в известном шлягере семидесятых) стало как-то не принято. Теперь это исключительно Колесо Обозрения, а раньше… В общем, колесико это все любили. Кстати, теперь и слово «поп» считается каким-то непочтительным – говорят только «священник». Хотя читаю, изучая своих далеких прадедов, переписные книги семнадцатого века, там пишут «поп с попадьею» – не иначе. Это можно, конечно, называть как лицам духовного звания больше по душе, а вот «Колесо Обозрения» звучит как-то чересчур спокойно, без азарта!..

Кроме колеса, мне нравились разные качели, большущий белый дощатый пароход и, конечно, карусель с деревянными лошадками, верблюдами, оленями и тому подобными существами. Высший рейтинг в глазах малышни и детей постарше был, конечно, у коней. Поэтому захватить коня было для ребенка хоть и небольшой совсем, но удачей. Карусель была хороша своей естественной приветливой старомодностью, поскрипываниями в движении, симпатичностью самих персонажей детского увеселения!..Теперь уже таких лошадок, сделанных топором, рубанком и стамеской, пожалуй, не сыскать. Даже в Париже, неподалеку от Елисейских полей, хороша карусель, а все ж уступает и она карусели моего детства!.. У Брэдбери есть интереснейший рассказ про карусель, выступающую некоей машиной времени, никому почти неведомой дорожкой в детство!.. Дом наш в летние каникулы еще более оживился, двор хорошел на глазах. Вот сейчас в песочнице шестилетняя девочка Наташа с приветливым шестидесятипятилетним дедушкой в очках с какими- то чуть зелеными (солнцезащитными?) стеклами,,, с совочком и в панамке в горошек, сестры Тарасенко, Они, мама и отец – дядя Ваня Тарасенко, как и Наташа с дедушкой, живут в пятом корпусе. Дядя Ваня – наш участковый, старший лейтенант, лет пятидесяти, худой, жилистый, с красным обветренным лицом, пистолетом в потертой кобуре.

Такую же кобуру я накануне видел на ремне добродушного дородного старого вахтера института» Огнеупоры», куда мы с папой ходили голосовать за блок коммунистов и беспартийных, Вахтер увидел на черной ленточке кобуру у меня и, рассмеявшись, как смеются крупные коллекцией старики, задорно сказал; «А у меня тоже есть!», похлопал рукой по своей коричневой кобуре, открыл ее и достал… шоколадку для меня. Мы засмеялись. Эта маленькая прямоугольная шоколадка напоминала детям о правилах уличного движения. На упаковке бирюзового цвета мишка, зайка и другие звери переходят улицу на зеленый свет светофора. На обороте можно прочитать: " Зеленый свет зажегся вдруг. Теперь идти мы можем! Ты, Светофор- хороший друг Шоферам и прохожим!»

Участковый Иван Тарасенко был нормальным ментом и отцом, носил галифе и хромовые сапоги, погоны старлея, курил» Беломор». " Хороши гаванские сигары, еще лучше – русский «Беломор»! – Выкуришь полпачки – встанешь на корячки – сразу жизнь покажется иной! «Они нередко курили, деловито разговаривая, вместе с Макарычем – нашим старшим другом и наставником.

Когда – то старому художнику Александру Макаровичу Минееву в Союзе художников предложили по общественной линии шефствовать над нашим двором. Александр Макарович родился в 1902 г., учился в художественной студии Пролеткульта, участвовал в первых послереволюционных молодежных художественных объединениях, живописец, член Свердловской областной организации Союза художников РСФСР. Автор городских пейзажей Свердловска и картин природы Среднего Урала. Его жена – Марья Ивановна – работник Творческо- производственных мастерских Худфонда, где занималась золочением геральдики, надписей на монументах и т. п. Детей своих у них не было. Точнее говоря от первого брака у Макарыча были три взрослые дочери, давно жившие где —то в Ленинграде и окрест. Ни разу не помню посетивших Макарыча и Марью Ивановну родственников. Эти золотые люди золотом к своим семидесяти годам не обзавелись (а могли бы), но дороже золота были тепло и забота, щедро даримые нам, детям «Кристалла»!

Кто не видел Макарыча, может представить нашего генералиссимуса Суворова, тоже Александра – седые кудри и жадно глядящие на мир сероголубые глаза, ростом невысок, худощав, но крепок, задорный, чуть насмешливый, крикун, ворчун, на месте дырку сверлит, холерик в чистом виде! У Макарыча, правда, нос бугром, не такой прямой, как у Суворова. Орет:" Вадька, в сторону, не зашибись!» Глаз острый – художника и плотника, столяра..Ну что за добрющая, ругачая каналья!)). В одиночку, с топором и ножовкой в руках, он создавал такие сооружения, что все только диву давались. Папа мне рассказывал, что во время гражданской войны или вскоре после кто-то помнит Александр – Макарыча верхом на лошади в матросской форме, с торчащим из-под бескозырки рыжеватым чубом на Площади 1905 года! Наш Макарыч прошел все дороги

Отечественной войны, а вот насчет гражданской – вряд ли. Но комсомольцем двадцатых годов, был. Он был советским по всей своей сути, художником, но при этом с искрами какого-то бунтарства, мятежной вольницы. Марья Ивановна, точнее- Мариванна, ровесница мужа, невысокого роста добрая, с загорелым на городском солнышке лицом, разрисованном от старости множеством морщиной, со светлыми глазами, с виду просто бабушка, имела свою интересную картину мира и большой интерес к окружающему. Во втором подъезде на пятом этаже нашего первого корпуса Минеевы жили в одной квартире с Мамонтовыми – пожилым инвалидом (отставным офицером) с женой, сыном Лешей (на год меня младше) и младшей дочкой Леной.

Наверно, многим невозможно даже представить, но волей Макарыча накануне каждого Нового года в нашем дворе, где посредине большой круглой выпуклой клумбы стояла отлитая в бетоне (в подиумом – в рост человека) ваза с цветами, как по волшебству, вырастала громадная лесная елка (высотой- до четвертого этажа!) в больших стеклянных шарах и других стеклянных, деревянных и картонных игрушках, в разноцветных огнях гирлянды (ах, что за огни!) и с большой светящейся красной звездой на самом верху! Предновогодним синим вечером эта красавица- великанша своей сверкающей многоцветной феерией пробуждала в нас невыразимую радость жизни, предвосхищение еще большего счастья и дружескую солидарность всей нашей многочисленной дружной детворы!..С четырех сторон наша елка была обрамлена большими, расписанными в в русском декоративном стиле с красным и синим, зеленым, желтым фоном большими фанерными щитами. Рядом стола тоже искусно расписанная Александром Макарычем большая деревянная горка. Никаких ледянок еще не было в помине, мы катались на фанерках или просто обрывке бежевого упаковочного картона. Небольшой расписной деревянный домик был тоже местом наших игр и детских собраний Позже Пашка Глушков и Андрюша Вербов играли здесь на гитаре разные любимые нами песни и мелодии – " Дом восходящего Солнца», " Мой Фантом», " В нашу гавань», «Три ковбоя», " Облади- облада»…Но это уже, пожалуй, мой четвертый или пятый класс.