Надежда Сухова - Фантазиста. Первый тайм

Мальчики, с которыми я играл, почти все имели отцов, но не все могли ими похвастаться. У Кристиано папаша был свирепый, как дикий кабан, и нещадно бил всех своих шестерых детей за малейшую провинность. У Пьерлуиджи отец пил, и частенько можно было видеть его мертвецки пьяным в какой-нибудь канаве. У Джованни так вообще родители не разговаривали друг с другом второй год и использовали сына как средство связи: «Джованни, скажи своей матери….» или «Джованни, передай своему отцу…». Несмотря на это, у нас считалось, что иметь плохих отцов лучше, чем не иметь вообще. В душе я не был согласен с таким утверждением, но сейчас, в одинокой келье на мокрой от слёз подушке, вся зловещность слова «сирота» вдруг открылась мне.

Рыдания душили меня, мне хотелось покончить со своей никчёмной жизнью, но я не знал как. Я пытался успокоить себя воспоминаниями о Джанлуке Менотти, но его образ лишь усугублял положение, потому что о таком отце можно было только мечтать, а мой собственный папаша играл себе за «фиалок» и, наверняка, даже не подозревал о моём существовании. Под утро, измучившись от слёз, насморка и жалости к себе, я твёрдо пообещал придумать, как можно дать отцу знать о себе, и, успокоенный этими планами, уснул.

На завтрак я пришёл самым первым. Несмотря на то, что уснул я лишь под утро, едва в коридоре заиграла бодрая музыка, я вскочил, как солдат по тревоге, и моментально оделся. Мне хотелось себя чем-то занять, чтобы избавиться от мыслей о сиротстве.

Столовая находилась в соседнем корпусе, соединённом с главным тёплым переходом. Семь столов на четыре персоны располагались в одном конце зала, и два стола на восемь персон – в другом. Столовая мне понравилась: небольшая и уютная, с красивыми розовыми шторами на окнах. Молодая официантка заканчивала накрывать столы. Увидев меня, она улыбнулась и спросила:

– Новенький?

Я кивнул, обрадовавшись этому нечаянному знакомству.

– Вот здесь едят дети, – девушка указала рукой на семь маленьких столов. – Садись, можешь завтракать.

Я поблагодарил её и уселся за крайний столик возле окна. Четыре тарелки с пышным омлетом, четыре бутерброда с маслом и сыром, четыре яблока, четыре чашки с какао: всё выглядело довольно аппетитно. Но едва я принялся за омлет, за моей спиной возникли четыре рослых мальчика.

– Эй, салага, это наш столик! – грозно сообщил самый высокий и плечистый (позже я узнал, что его зовут Деметрио Беррино и он вратарь). Я повернулся к нему, не зная, как отреагировать на реплику.

– Давай вали! – поддакнул второй мальчик – не такой рослый, но такой же крепкий.

Чтобы ускорить процесс моего понимания, Деметрио схватил меня за шиворот и выволок из-за стола. Я испугался, что меня сейчас будут бить, но, слава богу, пронесло.

– Забирай свою жрачку и проваливай! – вратарь сунул мне тарелку и уселся на моё место. Нехватку порции мальчики тут же компенсировали едой с соседнего стола. Тем временем в столовую подтягивались остальные воспитанники, и я растерянно наблюдал, как они рассаживаются за столы. Я не решался сделать то же самое, чтобы не занять чьё-то место, поэтому стоял посреди прохода, как дурак, с тарелкой. Неожиданно кто-то толкнул меня сзади под руку. Не знаю, нарочно ли это было сделано, или случайно, только тарелка выскочила у меня из рук и разлетелась на полу вдребезги. На секунду в столовой стало тихо, как на кладбище. Двадцать четыре пары глаз устремились на меня с немым вопросом. А на второй секунде грянул хохот. Я покраснел как варёный рак, у меня даже уши загорели нестерпимо сильно. Но что делать, я не мог сообразить. То ли собирать осколки, то ли сказать взрослым, то ли смотаться по-быстрому с места преступления. Пока я решался на какое-нибудь действие, сзади меня раздался мужской голос, от которого по спине побежали мурашки:

– Ну-ка тихо всем!

Тут же воцарилась тишина – любопытствующая, азартная.

– Смотрим все в свои тарелки! – приказал голос.

Мальчики послушно отвернулись от меня и принялись за завтрак. А я боялся обернуться, потому что мне казалось, что за моей спиной находится что-то страшное, какой-нибудь фантастический монстр, раз все дети его беспрекословно слушаются.

– Так и будешь стоять до вечера? – поинтересовался монстр.

Я сглотнул и медленно обернулся, потому что находиться в неизвестности стало уже невыносимо. Каково же было моё удивление, когда я увидел обычного мужичка лет сорока. Правда, обычным его, наверное, всё же нельзя было назвать, потому что одет он был не так, как остальные работники «Резерва». Позже я узнал, что гардероб этого человека не отличается большим разнообразием, впрочем, как и его лексикон и методы воспитания. В общем, передо мной стоял мужчина с уже обозначившейся плешью в и без того редких светлых волосах, с бесцветным лицом и короткой шеей. Одет он был в светло-коричневый костюм и бледно-зелёную сорочку. Я догадался, что это один из наших педагогов.

– Что ты натворил? – ледяным тоном произнёс он, сдвинув белёсые брови.

– Это не я, – сипло ответил я, слабо надеясь, что мне поверят. – Тарелка сама выскочила у меня из рук.

– Марш за шваброй и совком! – приказал педагог, и от его голоса у меня по спине повторно побежали мурашки. Наверное, обратно в укрытие.

Где находится совок, я не знал, поэтому озирался в поисках хоть какой-нибудь поддержки, но все мальчики завтракали, глядя в тарелки и боясь повернуться в мою сторону.

– Ну? Ты не слышал, что я тебе сказал? – мужчина упёр руки в бока.

Я ещё раз окинул взглядом столовую и увидел официантку, идущую с совком мне на выручку. Когда она приблизилась, педагог остановил её жестом и процедил:

– Синьорина Галетти, отдайте ему веник. Пусть сам убирает за собой!

– Да ладно, Патрик, он же ещё ребёнок! – отмахнулась официантка и хотела уже замести осколки, но этот зануда вырвал веник из её рук и протянул его мне:

– Приступай! А вы, синьорина, не вмешивайтесь в педагогический процесс.

Я, признаться, никогда не делал ничего похожего на собирание осколков, поэтому пришлось повозиться. Управляться огромным веником было неудобно, да и осколки оказались большими для того, чтобы собрать их в аккуратную кучку. Я мучился с ними, Патрик стоял надо мной, подгоняя и покрикивая. Мне это надоело, я присел и руками собрал останки тарелки и пищи. Такого – с битой тарелкой и кусками омлета – меня и застал дедушка Тони. Они с Гаспаро только что вошли в столовую и сразу запечатлели меня в самом непотребном виде.

– Патрик, что это значит? – нахмурился дедушка Тони.

– Небольшой педагогический момент, синьор Рапидо. Он должен понять…

– Патрик, он ребёнок, а не уборщица! – перебил его тренер. – И унижать воспитанников запрещено по Уставу, если ты помнишь.