Надежда Сухова - Фантазиста. Первый тайм

– Что унизительного в том, что он подметёт за собой мусор? – Патрик поднял подбородок, готовый вступить в полемику, но Гаспаро шагнул вперёд, скрестив руки на груди и представив свои бицепсы в самом выгодном свете. Оценив расстановку сил, блондин капитулировал, и по его взгляду я понял, что он проиграл сражение, но не войну. Официантка выхватила у меня веник, ловко собрала на совок мелкие осколки, я положил туда же всё, что держал в руках. Синьорина Галетти отвела меня к умывальнику, а когда я вернулся с чистыми руками, на моём одиноком столе уже стояла новая порция омлета. Я с благодарностью посмотрел в сторону дедушки Тони и Альберто Гаспаро. Они уплетали завтрак, о чём-то переговариваясь с врачом. За соседним столом сидели София Менотти и этот кошмарный педагог. И я вдруг понял, что своим спасением обязан скорее непримиримости двух миров: Гаспаро ненавидел умника Патрика так же сильно, как тот – накачанного спортсмена. Я отметил для себя, что если блондин будет ко мне цепляться, то в лице Альберто я всегда найду заступника.

На первой тренировке я понял, почему в тот день Гаспаро смотрел на меня с таким пренебрежением: я не умел и сотой части того, что с лёгкостью выделывали мои сверстники. Они могли пробегать четыре круга на стадионе, в то время как я выдыхался уже к середине второго; они отжимались от земли, а я лишь глупо топорщился воронкой кверху; они на руках проходили целый пролёт тренажёра с перекладинами, меня же хватало на три ступени, после чего пальцы предательски разжимались. Ну и конечно, с мячом они обращались куда лучше моего! Набивали его на одной и двух ногах, вели по полю, обегая препятствия, подкидывали, закручивали, катали, пинали. У меня получалось только запинаться об него. А когда я попробовал отбить летящий мяч головой, у меня в глазах потемнело от удара. Единственное, в чём я не уступал своим однокашникам, так это в ловкости и в скорости бега. Когда мы на время бежали шестидесятиметровку, я заметил, как Гаспаро удивлённо вскинул брови после моего финиша. Но всё равно это меня нисколько не обрадовало. После тренировки мальчики отправились в раздевалку, а меня окликнул дедушка Тони.

– Эй, Франческо! Задержись-ка! – он поманил меня пальцем. – Помоги мне мячи собрать.

– Не надорвись только, хлюпик, – хихикнул Деметрио, толкнув меня плечом.

Я и без него был близок к истерике, поэтому едва сдержался, чтобы не разреветься.

– Неси сюда, – тренер кивнул на три мяча, что лежали недалеко от ворот.

Я поплёлся за ними, кое-как сгрёб в охапку, вернулся. В этот момент я был дико зол на тётю Изабеллу, что она не только привезла меня сюда, но и оставила тут на посмешище.

– Надо же, сразу три принёс! – удивился тренер. – Деметрио по одному собирал…

Я остановился, не понимая, к чему он клонит. И, словно прочитав мои мысли, дедушка Тони сказал:

– Не расстраивайся, что чего-то не умеешь. Все мальчики приходят в футбол такими. Важно, хочешь ли ты чему-нибудь научиться. Если ты действительно хочешь стать таким, как Гаспаро или Менотти, ты должен тренироваться.

Я неопределённо кивнул, что-то даже пробубнил. Мне показалось, что эти слова сказаны больше в утешение, нежели в наставление. Но дедушка Тони оказался прав: через пару месяцев я догнал других мальчиков по умениям. Однако радость от этого омрачалась одним фактом. Во время тренировок я был поистине счастлив: если удавалось забить гол или пробежать круг на стадионе быстрее всех. Да просто играть в футбол мне нравилось: я получал от этого удовольствие. Но как только тренировка заканчивалась и я возвращался к обыденным делам, я вспоминал про тётю. Я силился понять, почему она так поступает со мной, искал ей оправдание и пытался вычислить, в чём я виноват, раз бог меня так наказывает. Я со страхом ждал наступления вечера в своей пустой комнате, а когда за окном темнело, мне становилось нестерпимо грустно и одиноко. Настолько, что я почти всегда засыпал в слезах, следя за тягучими полосами света на потолке.

Отчасти грусть приходила из-за того, что я уже сомневался в тётиной любви. Её воскресные посещения начали давать сбои. Первый тревожный звоночек прозвучал в начале октября: тётя не приехала ко мне в воскресенье. Я был шокирован, испуган, унижен. Я бродил вдоль ворот допоздна, всматриваясь в огни каждого автомобиля. Когда наш второй воспитатель, синьора Корона – миловидная толстушка, у которой на уме, как и у моей тёти, были только мужчины, – заставила меня вернуться в корпус, я испугался, что меня бросили. Я держался из последних сил, чтобы не плакать при синьоре Короне, но как только за мной закрылась дверь комнаты, я дал волю чувствам.

Тётя приехала в понедельник. И хотя встречи с родителями в будние дни были запрещены Уставом, София Менотти сделала исключение из жалости ко мне, потому что на завтрак я вышел с опухшими от слёз глазами. Мы с тётей сидели в приёмной на том самом кожаном диване, где полтора месяца назад я ожидал своей участи. Меня распирало от радости, мне хотелось кричать и скакать по комнате, но я сидел и улыбался, глупо вцепившись в тётину ладонь. Тётя была красива и взволнована. Она нежно обнимала меня, называла ласковыми словами, осыпала поцелуями, насовала мне полные карманы сладостей и пообещала в следующие выходные сводить меня в цирк. Потом появилась София Менотти, отправила меня на ужин, а мою тётю пригласила к себе в кабинет. Я могу лишь догадываться, о чём они говорили, но только в следующее воскресенье тётя приехала в «Резерв», когда мы ещё завтракали. Мы с ней действительно сходили в цирк, поели мороженого, погуляли по городу. Вечером, уставший, но довольный, я вернулся в школу. Мне казалось, что жизнь налаживается. В тот день я был счастлив – полноценно, без примесей грусти и страха.

Однако в следующие выходные тётя опять не приехала. Именно в тот день я понял, что счастье больше не вернётся ко мне. Я ждал тётю в понедельник, но напрасно. Теперь она приезжала как бог на душу положит, а в начале декабря и вовсе пропала.

Чтобы как-то занять время и не мучить себя многочасовыми ожиданиями возле ворот школы, я тренировался. Ещё в сентябре я нашёл небольшую полянку в дальнем углу сада и убегал туда, если Деметрио со своими дружками задирал меня. Потом я показал эту полянку Джанфранко, и мы с ним уходили туда играть в футбол, набивали мяч ногами или головой, соревнуясь, кто больше. Иногда мы просто лежали на траве и болтали о своём. Джанфранко рассказывал мне о своих планах: он мечтал стать лётчиком, пилотом больших лайнеров, которые перевозят сотни пассажиров с континента на континент. Папа сказал ему, что у лётчиков должно быть идеальное здоровье и хорошая физическая форма, поэтому Джанфранко пошёл заниматься спортом. В принципе, ему было всё равно – футбол или плавание, он старательно выполнял все упражнения в расчёте на то, что на экзаменах в лётную школу он превзойдёт других мальчиков по силе и ловкости.