Любовь Соколова - В сумерках. Книга первая

Цвингеру оставалось немного до пятидесяти, но чувствовал он себя на тридцать пять, и если не всматриваться, так и выглядел. Седины совсем немного, лысины нет и не предвидится. Стройный, в джинсах и клетчатой рубашке, в темных очках, сидел он возле водителя на отдельном креслице, крутил в руках микрофон, предназначенный для гида, и, задрав голову, рассматривал себя в зеркале, прикрепленном у самого потолка, выше бечевки с вымпелами городов, спортивных команд, клубов и предприятий. В зеркале и без того небольшой Бениамин Аркадьевич отражался карликом с крупной головой и узенькими плечиками. Искажение его не огорчало, а смешило. Ему нравилось подвижное сиденье и главное – наличие микрофона.

Цвингер, один из трех сопредседателей темского «Мемориала», в организацию встречи бывших политзэков впрягся последним, но волок на себе всю логистическую работу, вплоть до выдачи талонов на горючее для автобусов и дополнительных одеял в профилактории, куда предстояло поселить гостей. О дополнительных одеялах он бы сам не подумал – подсказал Михаил Крайнов. Сказал, любому зэку приятно получить дополнительное одеяло, портянки, рукавицы рабочие в заначку. Ему, когда срок отбывал, одеяло даже снилось.

Михаил Филиппович Крайнов, частный предприниматель, по налоговой градации «ЧП», внезапно материализовался на орбите общественной организации «Мемориал» во время подготовки к двадцатилетию первого этапа. Единственный местный житель, отсидевший в Темском треугольнике. Уникальный человек, а с точки зрения Цвингера, персонаж неудобоваримый. Склонность все классифицировать и упорядочивать не позволяла Бениамину Аркадьевичу принять Крайнова таким, как есть, а повлиять на него, откорректировать не хватало духу. Тот вечно нарушал повестку совещаний, затягивал процесс принятия решений и уводил любое обсуждение в сторону от разумного русла.

Крайнова привлекли статьи Владимира Ванченко в «Новостях Теми». Он и пришел сначала в редакцию, а потом уж в «Мемориал». Отказался от членства, пообещал «пока присмотреться», но присматривался как-то ехидно, задавал неудобные вопросы и перетягивал на себя внимание. Обладал бешеной харизмой рассказчика каких-то невнятных историй, которые совершенно завораживали слушателей. Как-то после собрания вокруг него собралось человек пятнадцать, от студентов до ветеранов. Бениамин Аркадьевич, испытывая приступ ревности, остался послушать. И что? История про футбольный мяч, который нашелся. Потом потерялся. И слушать нечего, а эти в рот ему смотрят, вопросы задают. В приступе вдохновения Крайнов пускал в ход жесты и мимику, интонировал, озвучивая диалоги. Его спонтанные выступления почти не поддавались переложению в текстовую форму, во всяком случае, попытка взять у Крайнова интервью привела Владимира Ванченко к провалу. Не то чтоб уж совсем ничего не вышло, а вышло тускло и вяло, если сравнить с первоисточником. Два месяца сотрудничества показали: если что Крайнову в голову втемяшится, тот не отступится. Так пусть будет одеяло дополнительное каждому гостю.

Цвингер еще раз прошелся по списку текущих дел и жирнее прорисовал галочку напротив соответствующего пункта.

– И каково это? Возвращаться… – Водитель автобуса хмыкнул, покрутил головой.

Он-то уж точно не согласился бы на экскурсию в здешние места, как говорится, «не столь отдаленные». Не сидел и не хотел накликать. Просто выпало ему тут родиться. Жить в Теми нормально, а сидеть… Он опять, отрицая нежелательный расклад судьбы, хмыкнул. И вслух подвел черту:

– Сидеть хоть где плохо.

– Не знаю, – Цвингер задумался. – Не могу представить себя в подобной ситуации. Ну вот как? Вернуться свободным! Времени прошло всего ничего. Раны душевные свежи. Не знаю…

– Они же не все приедут, только некоторые?

– Кого удалось найти, всех приглашали. Питерский «Мемориал» помог с адресами.

– А что милиция? У них разве нет адресов, списков?

Бениамин Аркадьевич энергично замотал головой, фыркнул и развернулся на креслице лицом к водителю:

– У них не те списки. Народу через Темский треугольник прошло порядка тысячи, даже больше. Возможно, годы уйдут на изучение материалов о темских сидельцах, о героях и жертвах. Главное сейчас – не дать запутать всю эту историю, не уравнять всех подряд. Тогда ведь по-хитрому поступали: сажали за политику по уголовным статьям. Даже со сталинскими репрессиями не просто оказалось. Вроде бы, пятьдесят восьмая статья, все понятно. Взялись реабилитировать, а там глядь – столько начальников НКВД в пострадавших числятся! Сначала сами над людьми измывались, пытали, на расстрел отправляли, на каторгу, а потом их свои же долбали, по той же программе. Мясорубка в рядах сталинских опричников та еще была. Народ эти сволочи губили тысячами, а своих – сотнями. И что теперь? Ежова реабилитировать? Разумеется, он не был японским шпионом. Но как же его реабилитировать? Юриспруденция вступает в противоречие с этикой. Так и тут: нельзя всех чохом записать героями. В том же шестом лагере отбывали вместе с диссидентами военные преступники. Досиживали полицаи, старосты, предатели, палачи. Надо отделять одно от другого.

– Я так понимаю, эти, которых встречаем, не из ГУЛАГа?

– Нет, это уже брежневский… – Цвингер замялся, подбирая слово, – призыв. КГБ работало, а не НКВД. Сидельцы тут были другого склада. Не баран чихнул, идейные. Лучшие люди эпохи, можно сказать.

– Вон как! – Водитель достал из кармана расческу, поправил пробор. Движение почти машинальное, а Бениамин Аркадьевич подметил: уважает, хочет перед пассажирами достойно выглядеть. Реакция водителя ему понравилась.

Водитель подул в расческу, засунул ее в футлярчик, футлярчик опустил в нагрудный карман и спросил:

– Как же так вышло, в наших краях лучшие люди эпохи срок мотали, а мы тут ни сном ни духом? Я в семидесятом демобилизовался, в семьдесят первом женился. Анекдоты травили, власть ругали потихоньку на кухнях под чай с водочкой, а куда ссылают, понятия не имели. Думали, в Магадан или на какие-то рудники. Вот тебе и Магадан! Всё у нас под носом было. Ха-ха! Не зря секретный город. Говорили, будто из-за ракетного топлива, из-за космоса. И нả тебе, вон какие секреты открылись!

Бениамин Аркадьевич сидел молча, соображал, то ли считать вопрос риторическим, то ли на самом деле ответа требует. Он и сам, будучи много лет лектором системы политического просвещения, ничего не знал про здешние лагеря, про некий тайный «треугольник». Болтали что-то такое «голоса», так он не верил пересказчикам, и сам не слушал ночное радио, и другим не советовал. А ведь «голоса» откуда-то узнали именно тогда, летом 1972 года, сразу после первого секретного этапа.