Любовь Соколова - В сумерках. Книга первая

Бизнес требовал стартовых инвестиций. Пришлось купить у того же организатора подержанную байдарку и продукты на группу.

– Расходы окупятся по итогам первого же тура, Серый обещал, – делился Юрик планами неизвестного Томе «другана».

«Обещать – не значит жениться», – подумала Тома, но промолчала. Особенно выразительно промолчала она, когда Юрик проговорился, что продукты «по оптовым ценам, очень выгодно» продал ему тот же человек. Отговаривать мужа от очередной авантюры она даже не пыталась: пусть хоть что-нибудь делает. Мама ворчала: «Дешевле обошлось бы, когда б на диване лежал». Мама, к сожалению, все чаще оказывалась права. Тамара уж и позабыла, как нравился ей красавчик Юрик пять лет назад. Всем он тогда нравился. Мама говорила: «Не удержишь – с руками девки оторвут». Вот и вцепилась, и держится. Теперь уж он сам за нее держится – не отгонишь.

Тома стояла, опершись о дверцу «восьмерки», взглядом провожая свое «горе луковое». К тридцати годам плечи ее округлились, да если бы только плечи, а то ведь и животик отрос, и щиколотки отекают, шпильки не наденешь. Густая челка совсем не шла к ее лицу, зрительно делала скулы шире, а нос крупнее. Косу она укладывала теперь на затылке узлом. Одноклассники, встречаясь, врали, будто она не изменилась. Только Таня, всплывшая из небытия подруга детства, оглядев Тому критически, прямо сказала: «С этим что-то надо делать, пока не поздно». Тома всегда соглашалась с Таней, но на этот раз засомневалась. Неужели не поздно? А что делать-то? Посмотрела мельком в зеркало, подмигнула себе: «Ладно, и так сойдет!».

У пригородных касс Юрик остановился, повернулся весь и помахал жене, опасно кренясь на один бок. По громкой как раз объявляли что-то несуразное. Текст начинался словами: «Господа бывшие политзаключенные…». Дальше речь шла про автобус. Тому больше занимала устойчивость перегруженного Юрика. Опять пошел. Нормально пошел.

«Наверное, послышалось», – подумала Тома про объявление, уселась за руль и аккуратно вывернула с парковки.

Она не первый год водила машину. Папа купил «восьмерку» себе, но после перенесенного инфаркта передал управление дочери. С условием, чтобы по первому требованию – экипаж к подъезду. Требования возникали нечасто. Тома настолько освоилась за рулем, что порой таксовала. Теперь, когда заводские службы – конструкторов и метрологов – отправили на месяц без содержания, устроилась по Таниной рекомендации водителем в телекомпанию БиНоРеС. Занятость плотная, смена ненормированная, зато платят раз в неделю, и подмениться при случае не проблема – не в заводском периметре за проходной с военизированной охраной. Отпросилась вот, Юрика доставила к электричке.

Над привокзальной площадью опять прозвучало странное объявление. Смешно как звучит: «Господа бывшие политзаключенные…». Совсем еще недавно «бывшими» в кино и книгах называли дворян, оставшихся в России после семнадцатого года. Послышалось, наверное. «Не бродят же по нашей станции эти новые бывшие», – весело подумала Тома и сосредоточилась на дорожной обстановке.

А ведь не послышалось. В понедельник 13 июля 1992 года над перронами железнодорожного вокзала «Темь – Главная» звонкий женский голос объявлял:

– Господа бывшие политзаключенные! – Между словом «бывшие» и «политзаключенные» диктор спотыкалась и сразу начинала читать текст снова, теперь уже без запинки. – На привокзальной площади вас ожидает автобус «Икарус»…

Двадцать лет назад по станции Темь-сортировочная не замеченный никем проследовал на север поезд, в прицепных вагонах которого из Мордовии везли первый этап заключенных темских политлагерей. Девушке-диктору – кажется, звали ее Леной, – об этом рассказал журналист Владимир Иванович Ванченко. Он согласовывал текст объявления и время, когда его следовало читать. Заранее было известно, в каких поездах на Темь – Главную прибудут пассажиры, которым адресовано сообщение. Ванченко сознательно заказал лишние повторы. Он опубликовал уже не одну статью о репрессиях, сталинских гулаговских и поздних, брежневских, но понимал, как этого мало. Журналист не рассчитывал на толпы темчан, осыпающих гостей цветами. Не космонавтов встречали. И все же очнувшийся от спячки город обязан был узнать о проведении мемориальной акции, и не только из газет. Хотелось, чтобы говорили об этом в троллейбусах, в булочных и парикмахерских.

Ванченко ходил по перрону и наблюдал, как реагируют люди на обращение «Господа бывшие…». Провоцировал незнакомцев на разговор об услышанном, прикидывался неосведомленным. Словом, собирал материал для будущей публикации.

Вокзальный народ реагировал слабо. Один дедок заозирался:

– Так что ж это они тут? Где тут они ходят?

– Где-то тут, – важно ответил Ванченко, ожидая новых вопросов. А деда и след простыл.

Девушка Лена-диктор кое-что по теме знала: у нее деверь сидел за убийство в таежной зоне на одном из северных притоков Тамы. Нормальный уголовник. Политзаключенные – в ее представлении о мироустройстве – остались где-то в царской России. Она даже не представляла, как они могли бы выглядеть, эти «господа бывшие».

Местные жители порой наблюдали на станции погрузку-выгрузку тюремных этапов. Не нарочно, а так вдруг совпадало: бежишь в сумерках на электричку, стоящую на каком-нибудь дальнем пути, и вдруг увидишь. Это случалось, потому что заключенных через Темь возили много. А выглядело так. Вооруженные краснопогонники, служащие внутренних войск, оцепляют перрон. Перрон в Теми старого образца. Спущенный вагонный трап заканчивается высоко над землей, с багажом кое-как залезешь-вылезешь. А когда этап, то на асфальт под лай собак из вагонов один за другим вываливаются зэки, держа руки на затылке. Они на полусогнутых перебегают в пятно сидящих на корточках одинаковых людей в черных шапках. Добежал – присел. Из вагона пошел следующий. Смотреть на это долго нельзя. «Проходите, проходите», – торопит зевак конвойный. Да хоть бы и не торопил, невозможно долго вынести это зрелище. И глаз не оторвать, и позабыть трудно, будто приоткрылась картина ада и выжгла клеймо на твоем беззащитном, не готовом к горькому знанию сердце.

– Двадцать лет назад этап из Мордовии везли как нелюдей, – рассказывал Бениамин Аркадьевич Цвингер водителю автобуса, ожидавшего почетных пассажиров на привокзальной площади. – Набили в вагоны, как сельдей в бочку. Вагоны перецепляли от состава к составу по ночам. Днем набитые людьми железные ящики – там же окна нельзя было открыть – отстаивались на запасных путях. Везли долго, по жаре, в духоте.

– А сейчас? – спросил водитель.

– Сейчас они в купейных вагонах едут, по собственному желанию, – ответил Бениамин Аркадьевич. И задумался, о том ли спрашивал собеседник. Ну, как ответил, так и ответил. Политзаключенных сейчас нет, а до уголовников нам дела нет.