Светлана Леонтьева - Соцгород – 2 против секты

Птица должна была быть необычная, красного цвета, клювастая, на толстых глиняных лапах-ногах как у колоса. Алька была постарше и половчее, но у меня руки были более приспособлены к лепке. На уроках труда я получала хорошие отметки, меня учитель хвалил. Птица у Альки была уже почти слеплена, осталось только найти щепки для клюва. Моя птичка – хохлатая, с золотистыми крыльями от песка, тоненькая, с короткими крыльями, то и дело рассыпалась, сколько я её не смачивала из ведёрка водой.

– Ну, всё! – произнесла Алька, исхитрившись, она вставила щепку в толстошеею голову птицы.

– Это курица! – усмехнулась я. – А значит, не птица!

У меня руки совершенно околели. Но моя птичка так и сидела, комком глины на песке, так и не хотела рождаться, хохлилась, жалась к берегу.

– Сама ты курица! – обиделась Алька. – Потя Галушкина – ты курь недоделанная!

В этот момент налетела волна и смыла Алькину курицу в речку. Откуда набежала эта волнища, было не понятно, видимо, ветер усилился. Алька сжала кулаки и бросилась на меня. Но ударить не посмела. Эх, Алька, Алька! Сеструха ты моя!

– Ты проиграла. Кукла моя! – медленно, растягивая слова, отступая от злобной Альки, сказала я. Слова мои прозвучали твёрдо.

– Кукла…кукла…ты даже не можешь её назвать хорошим именем! Если бы она досталась мне, то я бы её назвала Дорбидонда Таврическая! – в глазах у Альки появились слёзы обиды.

– Дурацкое имя! – усмехнулась я. – Хорошо, что кукла останется у меня. Дорбидонда, ха-ха!

Тут Алька не выдержала и всё-таки набросилась на меня. Я во время отпрыгнула.

– Не дерись! Мама заругает! И вообще, что за привычка старшей бить младшую?

– Дура ты, дура!

Алька никак не могла успокоиться. Обида душила её.

– Ой, смотри! – воскликнула я.

Это было необычное событие: птичка, вылепленная мною, подхваченная усилившимся ветром, неожиданно снялась с места и вспорхнула над землёй. Выше, выше! Вслед за ней метнулись сухие былинки, прошлогодние листья, какие-то щепки, песчинки. Птичка поднималась всё быстрее, но не к небу, а над водой, над волнами. Она бесстрашно долетела до половины реки, как та, редкая птица до середины Днепра, как у Гоголя, затем взмахнула своими сиреневыми крылышками и растаяла в воздухе.

– Ух ты! – выдохнула Алька.

У нас обеих подкосились ноги от удивления, мы обнялись, прижались друг к другу и уселись на прибрежную траву. Мы вдруг обе расплакались, затем стали утирать слёзы друг другу, клясться в сестринской любви. Алька достала грязный платок из кармана пальто, стала мне вытирать лицо, причитая:

– Ой, сестричка, сестричка…

– Бери себе эту Дорбидонду! Бери! Мне не жалко! – произнесла я. – Бери, если надо!

Когда мы пришли домой, то оказалось – что куклу мама отнесла на рынок для продажи. После смерти папы у нас было мало денег. И мама выменяла Дорбидонду на хлеб, масло и яйца.

– Ладно, ладно, мамочка, – согласилась я, хотя Дорбидонду было жалко до спазм в горле. У неё были голубые глаза, пушистые ресницы и лисий взгляд.

Когда мы выросли, я уехала в Москву. Алька в Якутию, тогда она была уже Альбиной Рязановой, замужней дамой с двумя детьми.

Однажды я зашла в какой-то комиссионный магазин, там, на средней полке сидела Дорбидонда в таком же платье, в белых носочках и туфлях. Я купила её. Хотя продавец, кладя куклу в коробку, требовал какую-то странную сумму. Дома я распечатала коробку. Нащупала тонкую прорезь на спине. И Дорбидонда послушно повторяла – мама, папа, мама, папа.

Но уже ни мамы, ни папы не было в живых.

Алька всегда одевалась модно: унты, песцовая шапка, шуба.

Мне для неё ничего не было жалко. Но только бы не секта. Оттуда выковырять живую душу трудно. Сколько таких сект в мире? Тысячи.

Думая об Альке, я всегда видела свет синий, синий. Просто свет. Просто небо. Запах травы. Полёт глиняной птички. Птичка летела и посвистывала всеми своими речными лёгкими, она пела глиняные песенки. И не умолкала.

Замуж Алька вышла рано. Муж её бросил с двумя детьми одну в Якутии посреди снежного ослепительно поля. Он ей изменил. Мужа звали Серж. Внешность у него богатая, актёрская, глаза с паволокой. Но птичка глиняная, речная, поющая, всё-таки улелела. Вспорхнул в тёплые края и сам Серж.

О, эти мужские измены! Предательства! Отречения! Бр-р…

Я тоже прошла нечто подобное. И я всегда думала: за что? Отчего? Однажды незнакомец, с которым я разговорилась случайно, пояснил мне, что изменяют мужчины для разнообразия, когда надоедают пельмени и хочется хешбраун, брускетту, консоме. Что? – переспросила я. Мужчина пояснил – хешбраун – это драники, брускетта – бутерброд, а консоме – бульон из курицы.

Я приготовила мужу драники с картофелем, сделала бутерброд с селёдкой и сварила курицу. Он сказал: лучше бы пельмени! И лёг в кровать. Вот тебе и – разнообразие!

И всё бы хорошо, но однажды Серж заявился к нам. Я тогда кормила старшую шестимесячную дочь грудью, мне было не до гостей. Но я сварганила бульончик, нарезала селёдку и пожарила картошку:

– Ешь! Это хешбраун, брускетту, консоме!

Серж улыбнулся, распахнул свои брусничные актёрские глаза и приступил к еде.

– А не сварить ли пельменей? Жена? – спросил мой муж Саныч. – То ли дело: наше, родное?

– Хорошо! – я достала пачку их холодильника. Это были простые советские пельмени. Уже тогда дефицитные.

А сама подумала – ну, вам мужчинам, нужно разнообразие! Или поев хешбраун, брускетту, консоме, вы снова налегаете на пельмени?

Увлечение кришнаитством пришло внезапно. Алька очень любила танцы, она пришла к ним через музыку, пение. Обаяние танца велико: люди передавали через танец свои мысли, любовь, надежду, они могли станцевать своё рождение, смерть, станцевать свою жизнь. Обаяние сказки танца велико. Мы с Алькой вместе ходили в танцевальный кружок. Как-то с сестрой возвращаясь обратно, я запнулась о кочку, ударилась животом, больно было, я орала. Потом всю жизнь мучилась от болей в желудке.

Алька осталась предана танцам. И кришнаитство на неё обвалилось всем своим пространством. Считается, что это самая древняя вера, до языческая, до христианская, значит, самая верная. Ибо солнечная энергия, много праздника, много радости. Еда пряная, сладкая, перечная. Мантры – спасение, читай и спасёшься.

Но как в православную голову Альки влетел весь этот бред?

Она меня повела на собрание в секту. Сначала ели и пили, затем пели, танцевали, обнимали, рассказывали притчи о том, что два с половиной лет тому назад воспарил Вишну, шесть миллионов лет тому назад всех благословил Кришна.

Затем стало необыкновенно весело. Я сидела и радовались, мои дети радовались. Мы пили чай из тонких, жёлтого цвета пиал, чем больше мы пили, тем больше нас обволакивало веселье. проповедник сказал – Христианство слишком молодая религия, сам Христос лишь один из учеников Кришна. Когда я услышала пренебрежительную фразу о православии, я насторожилась, засобиралась домой. Алька хваталась за мою блузку и не отпускала меня: «Зачем? Нам же так хорошо!»