Андрей Баранов - Средневолжские хроники

После школы Иван поехал поступать в педагогический. С первого раза поступить не удалось, и осенью его призвали в армию. Как человека образованного – десятилетка в то время была ещё редкостью – его направили служить на Тихоокеанский флот. После учебки на острове Русский он попал в бригаду торпедных катеров. Непростая флотская служба давалась сообразительному и привычному к невзгодам деревенскому парню легко: начал он службу матросом-мотористом, а закончил мичманом-механиком катера. Вступил в партию. Получил положительную характеристику для представления в вуз. Так что четыре года отдал Родине не зря.

Со второго раза поступить получилось легко, потому что Иван шёл вне конкурса. На момент поступления на историческое отделение Средневолжского истфила ему было уже полных двадцать три года, но он не сильно отличался возрастом от других студентов из их группы: вчерашних школьников среди них было человек десять, все остальные – или после армии, или после рабфака, – отличался он своим серьёзным отношением к учёбе и удивлявшей всех работоспособностью.

Серьёзного студента, к тому же партийного, быстро заметили в органах и пригласили к себе на беседу. Иван сразу понял, что перед ним открывается возможность, которой просто необходимо воспользоваться. И он воспользовался. Все годы учёбы он исправно сочинял подробные отчёты для своего куратора из КГБ о морально-политической атмосфере на факультете. Особо не подличал, не старался никого подставить, не использовал преимуществ своего положения для сведения личных счётов.

Время тогда было смутное. Недавно умер Сталин, в конце первого курса состоялся двадцатый съезд КПСС, на котором Хрущёв выступил со своим секретным докладом о культе личности. Всех коммунистов института с содержанием доклада ознакомили на закрытом партийном собрании. Иван, как и многие тогда, был шокирован открывшимися фактами, но так же, как и многие другие, считал, что в главном товарищ Сталин был всё-таки прав, а некоторые «перекосы» объяснял суровой исторической необходимостью и происками всяких проходимцев вроде Берии. Обсудив эту ситуацию с куратором, Иван получил подтверждение своим мыслям и успокоился. Куратор попросил Ивана утроить бдительность, поскольку под шумок борьбы с культом личности начали оживать вредные буржуазные течения.

Иван и сам это заметил. Некоторые преподаватели допускали какие-то странные непохожие на официально принятые высказывания на лекциях, некоторые студенты, особенно из городских, позволяли себе вольно рассуждать о необходимости перестроить всю жизнь на ленинских принципах. Иван всё это подмечал и аккуратно заносил в свои еженедельные отчёты. Что делали в «конторе» с его докладными записками дальше, Иван тогда ещё не знал, но замечал, что особо словоохотливые студенты через какое-то время начинали тщательнее подбирать слова, а преподаватели реже отклоняться от основного материала на скользкую стезю досужих размышлений «по поводу».

Когда настало время распределения, на Ивана пришёл вызов из областного управления КГБ СССР, и с тех пор до самого развала Советского Союза он работал там в отделе, который несколько раз менял название и подчинение, но занимался одним и тем же – политической слежкой за студентами и преподавателями вузов. Работал на совесть, от лейтенанта дослужился до полковника, от рядового сотрудника до заместителя начальника областного КГБ. Слыл хорошим специалистом, создал разветвлённую агентурную сеть, предотвратил сотни потенциальных преступлений против Советской власти. В его работе это считалось главным – не раскрывать уже совершённые преступления, а предотвращать их. Может быть, благодаря его хорошей работе в вузах Средневолжска и не произошло за все эти годы ни одного настоящего антисоветского преступления. Ни один студент и ни один преподаватель за время его руководства отделом не был осуждён по 70-й статье УК РСФСР – и это было предметом тайной гордости Ивана Матвеевича.

Верил ли он в то, что делает? Считал ли правильным промывать мозги и портить карьеру молодым и не очень людям за чтение Ницше и Солженицина, не к месту рассказанный политический анекдот или сочинение упаднических стихов? Иван никогда не задавал себе этих вопросов. Он гордился принадлежностью к «конторе», ему нравилось чувствовать свою тайную силу над людьми, которую он мог применить, а мог не применять. Вот именно это чувство, что от твоей воли зависит судьба другого человека, больше всего и привлекало Ивана в его работе. Этой своей властью Иван никогда не злоупотреблял, что давало ему моральное право считать себя честным и порядочным человеком. «Я просто делаю свою работу», – говорил он себе, и судя по карьерному росту, делал он её не плохо.

Ивана ценили начальники и сослуживцы, ему льстило быть членом чекистского братства, частью той могучей силы, которая незримо определяет многие процессы не только внутри страны, но и на мировой арене. После тяжёлого крестьянского детства и непростой юности Иван наслаждался огромными возможностями, которые открывала для него его работа, и которых становилось всё больше и больше по мере продвижения его по служебной лестнице.

На четвёртом курсе Иван влюбился в студентку-первокурсницу литературного отделения тогда ещё объединённого историко-филологического факультета. Её звали Галей. Она происходила из известной в городе семьи Героя Советского Союза Чурина Константина Георгиевича, боевого генерала, прошедшего всю войну, после войны командовавшего известным на всю страну Средневолжским танковым училищем и умершего от инфаркта после знакомства с секретным докладом Хрущёва. Так же как когда-то Иван поставил себе задачей поступление в институт, теперь он поставил перед собой цель завоевать сердце Гали. После целого года ухаживаний Иван сделал Галине предложение, которое она охотно приняла. Иван поселился вместе с супругой и её матерью Викторией Трофимовной в трёхкомнатной генеральской квартире. Здесь же родилась Ната, а когда Нате было семь лет, Ивану дали служебную однокомнатную квартиру. Иван, уставший от жизни с тёщей под одной крышей, немедленно перевёз туда жену, а вот Нату, в её интересах, решено было оставить с бабушкой – здесь и до школы было ближе, и уход был обеспечен. Так и получилась, что Ната при живых родителях оказалась «бабушкиной дочкой».

Иван Матвеевич очень любил свою дочь, и как только сын Андрейка немного подрос, а они получили, наконец, трёхкомнатную квартиру в центре, он тут же забрал дочь к себе, но ей было к тому времени уже четырнадцать лет.

Всю жизнь, до самой смерти Иван Матвеевич винил себя за то, что те семь лет, может быть, самые важные семь лет в жизни дочери, не был ежедневно с ней рядом. Ему казалось, что и её нелепый ненужный брак с Павлом во многом возник как следствие тех одиноких лет.