Светлана Гершанова - Во саду ли, в огороде

Олег не привык есть щи без мяса, и кабачок, что пожарили, не обваляв в муке, и всё это он высказал. Я была готова провалиться сквозь железный пол, а Варя улыбалась.

– Олег, когда вы возвращаетесь в Москву?

– Как только тётя Света управится.

Было четыре часа дня, мне надо было дополоть клубнику, и раньше шести-семи вечера уезжать я не собиралась. Но они как-то дружно стояли рядом, и до меня доносилось:

– Ваша тётя Света просто трудоголик.

– Есть немного.

– Это же надо! Видит ведь, что её ждут!

И я не выдержала, переоделась, и мы уехали в Москву.

Чего-чего, а наглости им было не занимать. Мы привезли телевизор, и Архитектор попросился посмотреть футбольный матч. И смотрел его до конца, до часу ночи, хотя при нём я стелила маме и у неё слипались глаза! Только моё проклятое воспитание не позволяло сказать ему:

– Так, всё. Дослушаете по радио!

Вскоре в вагончике поселились рабочие и начали копать яму под фундамент. Даша спросила:

– Почему они копают фундамент у самого забора?

– Он извинился, это рабочие ошиблись.

– И вы согласились? А ты знаешь, что дом будет двухэтажный?

– Знаю, Даша. Но что мы можем сделать? С одним соседом не поладили, получается, и с другим.

– А ты знаешь, что будет в этом здании?

– Он сказал, внизу баня, а наверху мастерская.

– Это он тебе так сказал. А мне – что внизу будет печь для обжига изразцов, это очень вредное производство. Конечно, достанется и всей улице, но вам больше всех.

– Что же делать…

И тут Архитектор принёс мне на подпись план. Он расширял это здание на пять метров, и нужно было моё согласие. Я поставила подпись с оговоркой, что здание не будет использоваться с экологически вредными целями. Он был вне себя:

– Вы нарываетесь на скандал.

Отношения стали натянутыми. Как я мечтала, чтобы поскорей стал забор, но он с ним не спешил.

А мы дошли уже до первой горы, уложили в её основание все консервные банки, которые смогли собрать на свалке, потом стащили корни, что Витя выкорчевал на участке. Гора вырастала на глазах, наполняясь глиной с песком. Потом туда же легла почти целая машина навоза, а сверху – торф. Чтобы она не осыпалась, я лепила её бока, словно ласточкины гнёзда, и засаживала клубникой.

Оленька прибегала к нам, как только они приезжали на участок. Наверно, моя работа была интересней, чем у них. А может, ко мне, как всегда, тянулись дети.

Варя сердилась:

– Оля, подмети дорожку!

Оля подметала дорожку и снова бежала ко мне. Я думала – вот поставят забор…

Наконец привезли сварку, и с Витиной помощью забор сварили за пару выходных.

И со стороны объездной дороги у нас появился настоящий забор из штакетника, зелёный с белыми ромбами. За ним вымахал целый ряд подсолнухов, длинноногих, с крупными яркими шапками цветов. Я посеяла их густо, думала, не взойдут, но взошли все, как всегда. Это была восточная сторона участка, и утром они дружно поворачивались к солнцу.

– Какая красота! – говорили все, кто проходил мимо, и я улыбалась в ответ.

Теперь Оленька вбегала в нашу калитку, спокойно открывала щеколду:

– Здравствуйте! Я пришла вам помогать. Что вы сегодня делаете, гору?

– Сегодня я должна прорывать морковку.

– И я буду с вами прорывать морковку. Ту, что не нужна, можно есть? Я у дедушки, когда мне хотелось морковки, прорывала её, а когда хотелось клубники, полола клубнику, – делилась она своим нехитрым опытом.

– Оленька, папа обижается, что ты помогаешь мне, а не ему. Иди к себе, хорошо?

– Я что-то сделала не так, вы сердитесь на меня? Почему вы не хотите, чтобы я вам помогала?

– Я просто не хочу, чтобы твой папа обижался на тебя, и на меня тоже.

И она уходила, опустив светлую головку. У калитки оборачивалась:

– Только гору не лепите без меня, хорошо?

А я освоила весь огородный ассортимент средней полосы. Наверно, не было культуры, которую я не возделывала.

– Твоя работа не имеет никакого экономического значения, всё это можно купить за копейки. Чего только ты не сажаешь!

– Конечно, только твоя работа имеет смысл.

Как я умудрялась всё это выращивать на клочках земли, буквально по метру отвоёванной у болота!

Но мы дошли уже до твёрдой земли справа, островка в полсотки, которую немедленно засадили картошкой, а между её кустами я посадила фасоль.

Я применяла все способы уплотнённой посадки – огурцы оплетали вертикальные сетки, клубника росла на пирамидах, а кабачки и тыквы – в крошечных квадратных грядках, из которых они выбрасывали плети и свободно тянули их по целине. И конечно, яблони на первой нашей горе были самых лучших сортов.

Мы засыпали болото до второй горы, но ещё два озера никак не могли одолеть. Маленькое, дальнее, почти у Первой улицы, оказалось самым коварным, на его дне били родники.

Витя бросил клич, и в это озеро с окрестных участков понесли старое железо. Всё это сваливалось целыми тачками в чёрную глубину озера. Наконец железо стало выступать над водой, и Витя сыпал в него грунт тачку за тачкой, ждал, пока он осядет, и сыпал снова.

Оставалось одолеть сотки две болота и сегмент озера, который доходил до середины нашего участка. Вторая его половина была у Содомова.

Болото осушать было ещё сложней, чем озеро. Витя снимал верхний слой торфа и выстраивал «слоёный пирог» – сначала глину, потом песок, потом торф. И так на каждом квадратном метре. Грядки были высокие, насыпные.

Но я не могла себе представить, что можно засыпать большое озеро. А Витя прилаживался, сбрасывал по тачке по краям от дорожки. И озеро послушно отступало, сдавало свои позиции буквально по сантиметрам.

– Витя, ты не справишься с ним, пусть останется вода!

– Это не вода, это болото. Оно будет гнить со всеми прелестями этого процесса. И ещё мне очень хочется отгородиться от Содомова.

И вдруг позвонила Лена:

– С Иваном беда!

Такое отчаяние было в её голосе, что я подумала самое худшее.

– Что случилось?! Он жив?

– Жив, только в больнице. Осколок металла попал в глаз на работе.

Он лежит больше месяца, врачи пытаются спасти глаз. Лена по очереди со своей мамой дежурят у него в палате, я приношу какую-то еду. Витя просто сидит часами рядом. Он постарел лет на десять за это время.

Глаз всё же пришлось удалить.

Лена приехала к нам как-то вечером, когда дело уже шло к выписке. Она давно стала мне близким человеком, была тонкой, начитанной, умненькой.

– Поговорите с ним, тётя Света! Я не знаю, что делать… Он уходит из семьи!

– Не может быть! Всё же было хорошо?

– Не всё было хорошо, но я терпела. И женщины были у него, наверно. Часто возвращался Бог знает когда. Но чтоб уйти – этого не было. А тут эта врачиха, тихоня… Поговорите с ним, он вас послушает. Как я буду одна с Валюшкой?!