Марк Воронин - Записки военного дознавателя

– Ты что это, лейтенант, тащишься, как пи@#а по стекловате?!!!!

– Никак нет, товарищ майор! – вяловато ответил Коля. Ему уже становилось скучно.

– Да я тебя, б...., забетонирую на тумбочке вместе с твоими е....ми бойцами! Ты у меня, б.... – Григо запнулся придумывая кару гораздо более страшную, чем бетонирование на тумбочке вместе с бойцами, но Коля решил перехватить инициативу:

– Так точно! Готов топтать!

– Чего? – Григо даже удивился.

– Готов топтать службу, пока ноги до жопы не сотрутся! – Коля преданно выпучил глаза, понимая, что его сабантуй может и накрыться, доведи он это дело до скандала.

– Ты че, б.....? Опять лыбишься как пи@#а на Первомай?

– Никак нет! И в мыслях не было!

– То-то! – Григо начал смягчаться. И вдруг снова неистово заорал:

– ПНШука ко мне! (помощник начальника штаба)

Мелкой трусцой прибежал запыхавшийся лейтенант Рябинин – известный стукач и сволочь.

– Вот этого, – Григо указал на Колю – завтра в караул!

– Есть!– щелкнул каблуками Рябинин.– Разрешите идти?

– Иди, – устало вымолвил Григо. – И ты тоже, – махнул он Коле царственным жестом.

Далее Колина жизнь была циклична как вавилонский календарь. Он появлялся в части на каждый десятый день, ибо находиться в отлучке девять дней – не преступление, а вот десять – уже можно, хоть и теоретически, попасть под замес. Коля мог запросто подойти, скажем, в четверг и спросить:

– Ты в Киев съездить не хочешь?

– Чего вдруг?

– Ну так… Сокол же сегодня играет с Крыльями Советов!

Колин командир регулярно тащил за него наряды и караулы, по случаю Колиных загулов, а замполит Телегин все еще пытался с ним беседовать, предлагая даже вступить в партию. Коля был всегда пьян и неумолим. Но интересным было то, что командиры проклинали не Колю, а того идиота военкома, который его призвал.

Честно говоря, в тот период, я совсем не пил, и оставаться трезвенником было непросто, поскольку при этом вокруг пили все. Пили до посинения, до полной потери человеческого лица. Видимо, в этом случае, тот факт, что у меня не было друзей, сыграл свою положительную роль. И вот, когда мой иммунитет начал серьезно сдавать, и я уже был на грани того, чтобы распрощаться с жизнью, произошла цепочка странных событий. Странных лишь потому, что совершенно невероятных. Я стал военным дознавателем, и в этой связи – колесил по всей стране. Я ездил и общался много, в самых разных местах и с самыми разными людьми: милиция, врачи, эксперты и все такое. Вскоре, менты нашли нашего сбежавшего прапора, из-за которого мне так подфартило. У него что-то с башкой приключилось и он почти месяц где-то лазал с какими-то бомжами. Я допрашивал и их, и всех с кем он встречался, затем отвозил его на психиатрическую экспертизу в Киев… В общем – рутина.

И вот, наступает момент, когда нужно составить формальный допрос непосредственного командира того прапора. Ну, мол, были ли у него странности, не пил ли, и всякое такое. А как? Бригада наша уже в Казахстане, на полигоне… Короче говоря, получаю я командировку от прокуратуры в Казахстан. Лечу до Актюбинска, потом на каком-то жутко грязном поезде с выбитыми окнами, я почти четыре часа трясся до забытой богом станции Эмба, что, совсем недалеко, всего в трехста километрах от Байконура. А дальше на каком-то малюсеньком автобусе нас трясло по пыльной грунтовой дороге до самого военного городка при полигоне. Режим в городке и окрестностях был совершенно драконовский: документы проверяли просто на каждом шагу. За каждого нарушителя – офицера или солдата – бойцы в патруле или на КПП получали отпуск, и потому зверствовали почище зондркоманды. В общем, попал я в тот городок при полигоне, устроился уже было в гостинице, и пошел доложить в прокуратуру о прибытии и просить чтобы до бригады помогли добраться. Она же где-то в степи стоит, километрах в двадцати или в пятидесяти, и как их найти – поди знай. Да и предписание мое работало только в городке, а на сам полигон нужно было другие пропуска оформлять. В прокуратуре обещали помочь, но не раньше чем через неделю, какие-то у них там были дела. Я был почти что в отчаянии: париться неделю в этом «медвежьем углу», который можно пройти вдоль и попрек за двадцать минут – радости было мало. Да и что там смотреть? Чахлые пропыленные, словно бы возле цементного завода акации, ни магазинов, ни библиотеки – ничего. Несколько трехэтажных «хрущоб» и бескрайняя серая степь, до краев наполненная запахом полыни.

И вот случается еще одно событие. Вышел я из прокуратуры и вижу – идет по улице бригадный начпо. Тот самый, что меня в дознаватели сосватал. Я к нему, мол, так и так… разрешите следовать с вами. Он на меня посмотрел как-то странно, и говорит, мол, ладно, поехали. Я только и успел, что забрать свои вещи из гостиницы, и как-то на радостях даже м забыл о том, что на полигон нужен специальный пропуск, которого у меня еще не было. Однако, машину начпо никто не проверял, и спустя час тряски по белым словно бетон дорогам, я оказался в лагере нашей бригады. Кое-кто был даже рад мне, и почти все меня спрашивали:

– Ты что так и приехал? – был июнь и на мне – понятно – только брюки, туфли, рубашка да китель подмышкой.

– Да, – говорю,– а что?

– Да ты здесь ночью околеешь от холода!

– Да ну, – говорю, – не околею, да и не собираюсь тут долго быть. Может, завтра и уеду.

Но я как видно, еще не потерял наивность штатского человека окончательно, и не познал всю возможную глубину подлости армейской жизни.

Допросы я снял быстро и пошел просить начпо отвезти меня обратно. Тот сделал вид, как будто видит меня первый раз в жизни. Я к бригадиру. Тот вообще выдал что-то вроде того, мол, сиди и не рыпайся, а то только и умеешь, что своих друзей в тюрьму сажать… У меня аж челюсть отвисла от такого пассажа. «Ладно, – думаю, – посмотрим еще…»

Был у меня в бригаде неплохой приятель – прапорщик Крюков. Он был водителем бензовоза и потому часто ездил в поселок за горючим для бригады. Я к нему:

– Андрюха, -говорю, – выручай. Пошли телеграмму.

И даю ему, значит, адрес прокуратуры и текст, что, дескать, задержан командованием бригады без всяких объяснений причин, жду ваших указаний. Андрюхе лишний раз бросить камень в огород бригадира – большая радость, он, понятно, согласился. Но когда еще та подмога придет! Пока телеграмма дойдет, пока они сообразят, пока пришлют ответ… И ответ же они пришлют на прокуратуру городка… А дальше что? В общем, живу я в лагере уже пятый день без всяких перспектив. Более того, холод оказался действительно очень серьезной проблемой. Ночью температура опускалась настолько, что умывальники возле палаток промерзали почти полностью. Думаю, что уже к полуночи температура опускалась где-то до -5, а то и ниже. Благо, кто-то из приятелей одолжил мне зимний танковый комбинезон, и это, можно сказать без преувеличения, спасло мне жизнь. С нашими умельцами в медсанбате, воспаление легких стало бы гибелью куда более верной, чем от взрыва гранаты, а потому живым к нашим эскулапам лучше было не сдаваться. Но это тоже отдельная история. И вот тут еще один штрих, который и по сей день изумляет меня. Нет, понять советскую армию – такая же безнадежеая затея, как и попытка представить бесконечность Вселенной. Но, тем не менее, там случаются все-таки вещи, нелепость которых выглядит, куда масштабнее даже бесконечности Вселенной. Дело в том, что в каждой палатке была печка и дрова, но топить не разрешалось, потому что согласно устава, или какому-то иному образцу армейской мысли, отопительный сезон уже был закончен! Разумеется, это никак не распространялось ни на штабную палатку, ни на машины бригадира и прочих начальников, в коих они культурно отдыхали, и после подобных видов отдыха подолгу отсыпались.