Сергей Ильин - Душа и взгляд. Баллады в прозе

так что если вы, задумчиво бродя по обломкам первого брака, встретили вдруг женщину, с которой сидели на школьной скамье и которую прежде не замечали, а она за истекшие долгие-долгие годы из Золушки превратилась в принцессу: и душой и телом, причем не была ни разу замужем, и вы это естественно воспринимаете как чудо и знамение свыше, —

и вот вы уже не на шутку влюблены, да и она тоже, ведь и она ищет своего принца, —

так вот, если все у вас уже «на мази», и вы оба, благополучно преодолев первый и самый страшный «порог постели», широким шагом идете к следующему порогу: обустройства совместного жилища и законного урегулирования вашей славной связи, читай: второй женитьбы, не обольщайтесь, дорогой друг, и зарубите себе на носу: никакого развития нет, —

но все вырастает из семени, а это значит, что, поскольку вы в свое время прошли друг мимо друга, то, получается, и семя ваше не почувствовало тайного родства с семенем той, которая делила вашу школьную скамью и готова как будто бы теперь разделить и вашу жизнь… увы! не разделит, даже искренне того желая, —

однако произойдет это не сразу: очарование поздней влюбленности, помноженное на богатый и любопытный опыт двух раздельно прожитых жизней, вышедших из близких корней и разросшихся в разные стороны, еще несколько месяцев будет держать вас в блаженном ощущении на глазах воплощающейся в жизнь сказки, но рано или поздно – в вашем случае, впрочем, скорее рано, чем поздно – эта женщина исчезнет из вашей жизни также чудесно и внезапно, как она вошла в нее, —

и вы будете сначала это горько переживать, а потом скажете спасибо, потому что поймете, что она своевременным своим уходом спасла вас – но в первую очередь, конечно, и себя саму – от новых и куда более болезненных разочарований.

Итак, сказка о Золушке состоялась, но ненадолго: так происходит со всеми сказками, —

они охотно читаются и живо переживаются, но с нашим земным обыденным миром редко соприкасаются, а когда и в виде исключения такое соприкосновение имеет место, мы тотчас склонны зацементировать его в привычное явление бытия, и на нем, как на первозданном фундаменте, строить здание дальнейшей повседневности, —

дело заведомо невозможное, потому что соприкосновение остается соприкосновением, и оно по природе своей больше похоже на весенний ландыш в лесу, чем на строительный кирпич, или, пользуясь затасканным сравнением, оно сильно смахивает на очаровательное сновидение, но никак не на прозаическую реальность, —

стало быть сказочный момент коснулся вас – и на том нужно сказать спасибо, но это вы осознаете лишь потом и задним, так сказать, числом, а в момент соприкосновения: как быть и чем жить? поверить ли в него и тогда бороться за него до последнего, пытаясь «продлить очарованье»? или в пророческой оторопи ожидать неизбежного конца? или просто и по-мужски воспользовавшись ситуацией, не придавать ей дальше особого значения? последний вопрос по сути риторический, потому что если опыт с Золушкой у вас первый, то в нем нет места для какого-либо цинического расчета, а если не первый, тогда… но тогда вы на вашу школьную подругу-Золушку будете смотреть прежде всего с сексуальной точки зрения, —

и это означает конец классической сказки и начало другой, так называемой «сказки для взрослых», —

и как бы ни сложилась ваша дальнейшая жизнь, вы время от времени обязательно будете вспоминать о той вечно незамужней женщине, которая когда-то сидела с вами за одной партой, с которой вы имели красивый роман, и с которой вам пришлось все-таки расстаться, —

но теперь, надеюсь, вы все уже поняли, а если нет или не до конца – взгляните на любое дерево, оно и поставит все точки над i, —

в нем и только в нем прообраз того, что мы гордо называем внутренним развитием.

Так что, вместо того чтобы сетовать на неудавшуюся «судьбоносную любовь», вам достаточно вспомнить себя и ее в школьные времена, вспомнить, какие вы были смешные и как угловато было ваше общение, вспомнить, как вы иногда в порыве раздражения не давали ей списывать, вспомнить, как она, будучи классной старостой, остро критиковала вас— закоренелого индивидуалиста на школьных собраниях, —

а вспомнив все это, подытожить вашу связь в том смысле, что если не было в ней никакой «судьбоносности» в юности, то и в зрелом возрасте ей неоткуда возникнуть, —

и тогда, прияв в себя момент истины, вам придется волей-неволей улыбнуться, —

и улыбка эта проникнет во взгляд, и даже станет на короткое время основным его выражением, —

а дальше она, эта ваша всепроникающая, всепонимающая и всепобеждающая улыбка поднимет ваши брови, сморщит лоб, разведет вниз боковые складки рта и в заключение обязательно заставит вас несколько раз с мнимой печалью покачать головой из стороны в сторону, —

и примите ради бога на веру: это и будет законченным физиологическим выражением полного понимания вами того великого космического закона, что никакого развития в жизни нет, но все вырастает из семени.

Радости и страдания естественно принадлежат этому миру, как свет и тьма, —

но если радости по отношению к центру нашей личности являются своего рода луковицей, слои которой убираются один за другим, и все-таки нам никогда не добраться до ее сердцевины, потому что ее попросту не существует – да, именно так, путем радости нам почему-то не дано придти к себе самим – то страдание: истинное, глубокое, пронзающее до последней поры страдание, напротив, подобно пучку ослепительного света, осветившему вдруг дно потайного подвала, которому уподобилось наше восприятие действительности под воздействием невыносимого страдания, —

так что, взглянув нечаянно в глаза воистину страдающего, поймав его обнаженный, стыдящийся собственной наготы взгляд, и прочитав в этом взгляде извечный вопрос о том, почему он и без вины виноватый, мы, хотим того или не хотим, обнаруживаем наконец-то в личности страдающего его центр, которого мы не могли найти, пока страдающий человек был человеком радующимся жизни, —

увы! этот центр теперь напоминает брешь в полусломанном старом доме, когда во дворе лежат кучи щебня и камня, где-то в стороне замер в позе богомола подъемный кран, дальние стены еще стоят, но передняя стена, с улицы, уже проломлена, и в ней, несмотря на обвалившийся потолок и провалы в стенах, едва-едва угадывается планировка комнат, но только человеком, который был здесь в былые славные дни и видел милые уютные комнаты с мебелью, декорациями и прочей согревающей сердце домашней утварью, —