Сергей Ильин - Душа и взгляд. Баллады в прозе

Наверное, это грех— находить в иллюзии жизни едва ли не большую отраду, чем в самой жизни, но что тогда сказать о тех великих мудрецах, которые саму жизнь объявили иллюзией? и как знать, быть может, только пребывая в вымышленных мирах – хотя разве не любое восприятие действительности есть всего лишь вымысел воспринимающего? – мы впервые и по-настоящему у себя дома, потому что сама биография наша подобна книге, которую мы пишем и читаем одновременно, —

так что не исключено, что вся задача искусства только к тому и сводится, чтобы научить нас, наконец, этому поначалу парадоксальному, но по сути совершенно точному взгляду на себя и свою жизнь, когда же мы это поняли, внутренняя потребность в буквальном и кропотливом восприятии искусства отпадает, —

и тогда достаточно взять книгу в руки, перечитать пару страниц, а то и вовсе лишь пару строк, и дальше, отложив книгу в сторону, задуматься – даже не о содержании книги, а о чем-то другом: своем и близком, или чужом и дальнем, или о том и другом вместе, неважно, просто задуматься – и все, —

великая эта, если присмотреться, задумчивость: так читал и задумывался Пушкин, —

в конце концов, каждый, кто пережил смерть близкого и любимого человека, вряд ли сможет отныне принимать жизнь также легко и безоговорочно, как прежде, но вряд ли сможет ее окончательно и бесповоротно и отвергнуть, а интерференция обоих противовоположных взглядов как раз и дает вечную и беспредметную задумчивость, —

и вот, как бы подготавливаясь заранее к финалу, мы инстинктивно все чаще во второй половине жизни отвлекаемся от чтения и вообще любого восприятия искусства – спасаясь в паузу: только в ней можно все видеть, никуда не глядя, —

так точно смотрит душа по Пушкину, у которой нет глаз.

Вопреки мнению Пушкина, что у души нет глаз, мы по-прежнему убеждены, что если и есть в человеке душа, то выражается она во взгляде, в чем же еще? да, мы постоянно смотрим друг другу в глаза, как будто стремимся заглянуть в самую душу, —

и хотя знаем заранее, что взгляд слишком подвластен сиюминутным настроениям, что он вполне зависим от ситуации, и что не может быть в нем больше, чем просто соотношения черт характера и положения дел, мы все-таки, хотим того или не хотим, пытаемся увидеть в нем саму душу или по крайней ее «правую руку»: так называемое внутреннее Я, —

действительно, все самые важные решения жизни один человек сообщает другому прямо глядя в глаза, —

и если он отводит взгляд, значит что-то не так: немыслимо, например, чтобы мужчина, признаваясь женщине в любви, смотрел в сторону, и точно так же плохи его дела, если женщина отвечает ему отводя глаза, —

с другой стороны, если сообщение о прекращении любовного отношения сопровождается прямым и честным взглядом, отношение это не то что из любовного может перейти в дружеское: нет, обычно этого не происходит, но бывшие партнеры уносят с собой хотя бы частицу той общечеловеческой порядочности, без которой вопрос о превосходстве людей над животными, например, не имеет права быть даже поставлен.

Также и ненависть, струящаяся из глаз, не так страшна и опасна, как та же ненависть, расправляющая змеиные кольца в спину и помимо прямого зрительного контакта, —

да и все положительные чувства, сопровождаемые взаимным взглядом, усиливаются, тогда как эмоции противоположные и негативные, будучи выражены в искреннем взгляде, странным образом ослабляются, —

каждый знает по опыту, как трудно лгать, глядя в глаза, и как нелегко зрительным контактом выражать симпатию, если человека терпеть не можешь, —

когда же связь между людьми глубокая и полюбовная, то при внимательном и беспричинном взгляде друг на друга они, как правило, испытывают некоторую приятную неловкость, которая сопровождается зачастую вопросом: «Что-нибудь не так?», —

но если вопрос, не дойдя до языка, так и остался в глазах, то подобный взгляд я бы отнес к самым интимным, самым запоминающимся и по этой причине самым прекрасным среди людей.

Тихим декабрьским вечером, после работы и на прогулке, остановившись под фонарем, где особенно обращается внимание на кроткие и по-неземному падающие снежинки, вы не в первый раз задумываетесь об иных мучительных сновидениях, давно уже вас и без вашего приглашения навещающих, —

и вот тогда вы поневоле вынуждены предположить, что они (сновидения) в какой-то мере неотделимы от вас, как ваше лицо или походка, —

и подобно тому, как Анна Каренина видела в темноте свои блестящие глаза, вы ясно видите, что глаза ваши в тот момент странно суживаются и приобретают как бы остекленевшее выражение, вместо того, чтобы расширяться, как это бывает, когда человеку предстоит какой-нибудь важный жизненный опыт, —

здесь, впрочем, всего лишь простая логика: ведь неизбежная конфронтация со своим привязавшимся сновидением представляет собой не столько соприкосновение с неким объектом – пусть даже и потусторонним – сколько погружение в собственное внутреннее бытие, —

так именно суживаются глаза женщины, когда в ее жизни появляется посторонний мужчина, который, как она заранее предчувствует, внесет в ее жизнь мучения и беспокойство, однако и предотвратить их, как в кошмарном сновидении, для нее совершенно невозможно, —

но не потому невозможно, что не хватает силы воли, а потому, что она в глубине души убеждена, что любовная катастрофа есть апогей и как бы некое благословение свыше любой женской судьбы.

Как в теле, так и в душе человека есть некая таинственная – потому что невидимая – так называемая «критическая точка», прикосновение к которой чревато либо смертью физической, либо смертью духовной, —

и та и другая сопровождаются, как правило, взглядом, в точности напоминающим угасание свечи, —

по части физической смерти, положим, это мое предположение, что же касается смерти духовной, то я ее испытал на собственном опыте, —

и вот как это было, —

когда я учился в третьем классе, учительница по литературе попросила меня однажды остаться после уроков и в разговоре наедине сообщила мне, что некий мой одноклассник очень хотел бы со мной дружить, но не решается сделать первый шаг, —

так не пошел бы я ему навстречу? тот мальчик плохо учился, отличался уединенным нравом, но был мне скорее симпатичен, чем наоборот, и я согласился, —