Ольга Козырева - Дневник Аси Лазаревой. В поисках простой любви. Часть первая

Мужик в соседней машине с интересом наблюдал, как я разговариваю сама с собой.

– Че смотришь? Почему тираж не сто тысяч еще? – я гавкнула в закрытое окно и, тут же застеснявшись этой несдержанности, нырнула в образовавшуюся в потоке машин дырку.

Что это было только что? Ведь Эдуард умный и интересный мужик. А тут вдруг сам себе перечит. Визжит… Мне вдруг стало даже жалко неадекватного Эдуарда. Зачем так делать? Он здоров? Может, он бесноватый? Мама говорит, трубку надо крестить.

Я вспомнила потерянные лица «как бы топ-менеджмента» на коллоквиуме. Вот, значит, как они живут. А как ведут себя умные люди в таких ситуациях? Что они делают? Как отвечают? Наверное, они в них не попадают. В них попадают такие бестолковые самонадеянные лохушки, как я… You are welcome, Ася Лазарева. Теперь ты среди них. Такая же овца. Мы еще смеялись с Дусей, мол, как долго я буду до их кондиции доходить. Зря смеялись. Оказалось, недолго. Дошла!

Может, умные цельные личности сразу берут и уходят, не взирая ни на что? Но я не готова! И куда? А как же журнал? Журнал же не виноват. Редакция не виновата. Что будет с девчонками, если я все брошу? Да и для меня самой полгода опыта – слишком маленький срок, чтобы найти приличную должность в другом издательстве. Блин, это ж надо было так вляпаться… Я работаю с девятнадцати лет. И на госслужбе, и в банке, и больших, и в маленьких компаниях. Но такого еще не видела.

«Какой тираж в сто тысяч? Он головой ударился?»

Сети за этот тираж ценничек выставят в пару миллионов евро, наверное. На этом поборы не кончатся, надо будет каждый месяц еще и доплачивать за право торговать. А официальная торговая наценка – это так, «мелочь», малозаметный бонус для сетей. Они это и за деньги-то не считают. Суммы, которые они получают за «вход» и в качестве «доплат», в десятки, а то и в сотни раз превышают прибыль с наценки».

С прессой в отечественном ритейле дела обстоят именно так. Все осложняется тем, что все эти расходы никак нельзя «повесить» на читателя. Кто будет покупать журнал стоимостью с банку красной икры? Вся надежда на продажу страниц под рекламу, именно это должно давать основной доход. Но мой издательский дебют несколько осложнил тот факт, что на дворе стоял печально известный всей мировой экономике 2009 год. Мало того, что интернет уже основательно откатил золотую эру журналов в прошлое, так еще и кризис доедает остатки некогда жирного рекламного пирога. Многие деятели всерьез обсуждают, как скоро журналы исчезнут вообще, как явление. Реклама пропала даже с «наружки». Голые щиты бесстыдно предлагают сами себя повсюду – и на окраинах, и в центре Москвы: «Здесь могла быть ваша реклама». В области же они попросту неприлично зияют пустотой, не унижаясь до каких-либо предложений. Проще говоря, рекламы нет почти ни у кого, что же говорить о маленьком, никому не известном, одиноком журнальчике, не предлагающем ни сплетен, ни порнухи, ни даже программы ТВ?

В таких мрачных мыслях, я пробиралась в пробке к дому. Все удовольствие от своего часа покоя было напрочь испорчено. Однако все-таки утешает, что такая лохушка не одна я. Те несчастные на тренинге, которых я назвала «стадо топ-менеджеров», получается, не такое уж и стадо. Вот не суди и судим не будешь. Это просто люди. Им тоже некуда деться.

Следующий звонок не добавил радости.

– Ася, у нас нет вашей бумаги, – сообщил менеджер из типографии.

– Как нет? – кажется это хуже, чем матерящийся издатель. – Нам же сдаваться через неделю?

– Мы можем напечатать вас на такой же, только граммаж другой, зато она не будет так просвечивать, как ваша нынешняя, – радостно щебетал менеджер.

– Ага, и цена за печать будет в два раза выше, спасибо, пусть просвечивает.

Спустя полчаса торгов, просьб, уверений в вечной верности, шантажа и звонков конкурентам проблема как-то разрешилась, нашлась в другой типографии нужная бумага.

Снова зазвонил телефон.

– Але, мам, купи что-нибудь поесть?

Я что, не оставила ребенку еды? Почесала лоб, мысленно погружаясь в недра холодильника.

– Даня, борщ в холодильнике. И котлеты, ты их ел?

– Ну… хрум-хрум… невкучный, – сынок дал оценку борщу, хотя было прекрасно слышно, что он догрызал печенье, презрев и первое, и второе из холодильника.

– Невкусный, потому что греть надо?

– Ну, мам, купи что-нибудь вкусного, острых крыльев, например.

– Сынок, ты хочешь, чтоб я ночью за крыльями перлась?

– Ну, тогда колбасы, печенек и хлопьев, – сжалился сынок.

Ой, а на завтрак-то еды и нет, в магазин придется ехать. Я вспомнила, что #яжмать, и уставилась на часы. Почти одиннадцать, домой, значит, не раньше полуночи попаду.

Снова телефон. Мама. Мама мой тыл. Слава Богу, мама с работы приходит в семь. Помогает. Но в тылу не все гладко.

– Он ничего не ест и спать не ложится, я предлагала борщ, котлеты, и у меня нет сил печь пироги, хотя я собиралась, я даже тесто поставила, но у меня давление.

– Мам, какое тесто?! Ложись, отдыхай, ночь уже на улице.

– Но он играет, – не сдавалась мама, – и я не знаю, делал ли он уроки. Ты можешь что-нибудь ему сказать, чтоб он шел спать. Ты не знаешь, он делал уроки?

– Не знаю, – стыдливо призналась я и отметила, что мысль о Даниных уроках вообще ни разу за день не стукнулась в мою голову. Вот, значит, какая я ужасная мать. Потом я долго пыталась воззвать к Даниной совести. Воззвание удалось, но дало совсем не тот эффект, на который рассчитывала мама. Даня не пошел спать. Он вспомнил, что он не сделал уроки и даже не знает, что именно задано. Договорились, что сын все сам узнает и будет тихонечко делать, а бабушка ляжет спать, ей рано на работу. Утопия, конечно. «Окаянный отрок» не может ничего делать «тихонечко», и бабушка не ляжет. Она на посту. Я гадкая мать и отвратительная дочь. А еще несостоявшийся директор. Дура, короче.

Я включила музыку погромче, облилась термальной водой, чтоб согнать усталость, и повернула в сторону супермаркета. Ну, и ладно, зато если бы я была все еще замужем за Лазаревым, то в текущей ситуации ночных закупок точно заслужила бы матюков за неорганизованность. Но это в прошлом, ура! Приободрившись тем фактом, что теперь я могу совершенно свободно и безнаказанно закупать продукты ночью, не будучи обруганной, я бодро затрусила ко входу, гремя тележкой.

Ладно, вполне можно гордиться тем фактом, что такое ничтожество, как я, сумело выпутаться и наладить себе и сыну спокойную и безопасную жизнь. Ну, почти спокойную.

– Надо с ребенком дома разговаривать по-французски, я ей говорила, она же французский знает. Нет, она все по-своему сделала…

Я проснулась на этой фразе, прозвучавшей за моей спиной, и обнаружила, что все уже покидала в тележку и, почти лежа на ней, задремала в очереди в кассу. Лежа, потому что каблуки к вечеру становятся просто невыносимыми – адской занозой в каждую пятку. Снизу зудели ноги, сверху – уши. Рядом женщина лет шестидесяти выговаривала мужчине: «По-французски надо с ребенком дома говорить, я ей давно говорю, уже бы давно могла уехать, нашла б там себе мужика, жила бы сейчас на Лазурном берегу, нет, она сама умная…».