Дара Преображенская - Ангел с поднебесья

Там ещё одна кухарка работает, все называют её по-простому – «Ефимовна». Говорят, она шаньги, блины печь мастерица, оттого и такая толстая с пухлыми румяными щеками, густой русой косою, которую она сворачивает кругом. Особенно Ефимовна пельмени лепить мастерица, она даже остальных монахинь обучает этому искусству.

– А делаю я их так, – начинает Ефимовна, – Муку просею, сделаю в ней воронку. Яйцо и соль размешаю в молоке и волью в эту воронку. Вкус пельменей во многом зависит от того, как приготовлено тесто. Оно должно быть нежным. Замешанное тесто пусть «отдохнёт» 2—3 часа. Мясо надо пропустить через мясорубку, добавить туда порезанный лук, соль, сахар, воду, перец и всё перемешать. Для того, чтобы края пельменей мягче склеивались, побрызгаем раскатанное тесто водою (ещё лучше смажем желтком и водой, взятыми в равных количествах). Тесто нарежем на квадратики, на середину квадратика положим фарш, затем зажмём концы пельменей, а длинные концы соединим. Получится пельмень в форме «ушка».

Рецептов русских пельменей Ефимовна знала множество, ещё умела стряпать чёрные пряники, готовила крупник по-польски, пирожное с маком и творогом, гороховый суп, знавала итальянскую, китайскую, болгарскую, венгерскую кухню. Другие стряпали, но не было в еде той редкой изюминки, которая являлась характерным штрихом Ефиминого мастерства.

– А всё от чего, – любила приговаривать Ефимовна, – Оттого, что одна мучка да иные ручки. Чутьё нужно к этому иметь, чутьё особое, а его словами простыми не передашь.

От Анфисы-прачки я слыхала, что Ефимовна когда-то придворной поварихой была, обучалась у французских и чешских мастеров, затем что-то изменилось в её душе, и она ушла в монастырь.

– Видать, беда какая приключилась, – рассуждала Анфиса, – Так просто человек не отлучается от хвалы, богатства, почестей и славы.

– Заболела я, – призналась однажды стряпуха, – Лекари мне смерть скорую предрекали, тогда я пошла на службу, там приметила юродивого в отрепьях с клюкой. Он сказал: «Хочешь исцелиться, приходи ко мне в рубище, без веры ничего не бери, иначе не поможет». Деваться некуда, помирать не хотелось, я и пошла. Так и осталась в обители до сей поры.

О самом исцелении Ефимовна умолчала.

– Я ещё много загадок знаю, – сказала Ефимовна, разминая тесто, – Например, отгадай:

«Без него плачем,

А как появится —

От него глаза прячем».

Я пожала плечами.

– Красно-солнышко это. Плохо было б, если бы на свете не было Солнца. Оно и траве рост даёт, и нам, грешным. А вот ещё:

«Пришёл Яшка,

Белая рубашка,

Где он пробегает —

Ковром устилает». Что это?

– Неужто снег?

– Верно. А это что?

«Воет, свистит,

Ветки ломает,

Пыль поднимает,

С ног всех сбивает,

Слышишь его,

Да не видишь его».

– Ветер.

– А это?

«Шёл Тит долговяз,

В сыру землю увяз».

– Да дождь это, дождь! – пытается перекричать всех Анфиса, – Я дождь-то очень люблю, особенно грибной. Как польёт, землю удобрит, так пойдёт расти подберёзовики, подосиновики, белые, красноголовики, маслята, рыжички, грузди, валуи. Идёшь по лесу, а он, родимый, так и просится к тебе в лукошко залезть.

– А я люблю пироги с грибами стряпать, – говорит Ефимовна, – Они на медовый спас особенно вкусными выходят: тесто раскатаешь, мукою припорошишь, как снегом белым. Масло на сковороду нальёшь и начинку с луком приготовишь. Пирожки мои, словно бравые молодцы из печки вылетают и прямо в рот угодить норовят.

– Ты, Таня, грибы-то видела когда-нибудь?

– Не видела. Я с рожденья такая. Тётя Анфиса, а расскажите ещё про грибы, как они выглядят?

– Вот пойдём летом в наш лес, я покажу, где они растут, сама пособираешь, а мы потом их в печи высушим и на зиму оставим.

Ефимовна кладёт в мою миску своих пельменей, они горячие, от них пар отходит.

– Ешь. Не бойся, они постные. Как раз с грибами да капустою, я ещё сметанки полью, вот тогда поймёшь ты, что такое Ефимовны рукоделие.

Пельмени и впрямь оказались ароматными, постными. У бабушки Дарьи они не такими получались.

– Нравится? – причмокивает Ефимовна, ожидая получить от меня положительный ответ.

Я киваю головой.

– То-то! Две радости только у человека и остались на свете: сладкий сон и душе угодная еда, всё остальное в скорбях да в грехах тяжких потонуло. И у тебя, Таня, наверное тоже две радости.

– У меня всего одна.

– Небось, еда. От неё никто не в состоянии отказаться, хоть в Библии и сказано про десять заповедей, а про чревоугодие особое упоминание имеется.

– Нет, иная у меня слабость, – признаюсь я, слегка смутившись от волнения.

– Небось, давно мечтаешь увидеть людей и всё, что окружает тебя.

– Это – моя мечта, которая никогда не осуществится, но слабость в другом.

– В чём? Скажи, если не секрет.

– Петь я люблю. Как запою, так словно бы душа от тела отрывается и в поднебесье летит к светлым мирам. Тогда и людские обиды, и скорби, и беды уходят далеко-далеко, словно не было их никогда, словно пришла я сюда чистая, как родниковая вода без боли, без уныния, ибо растаяли они, как снег на полуденном Солнце. Бабушка Дарья моим пением восхищалась, говорила, что дар у меня особый есть.

Ефимовна с Анфисой молчат, задумались над чем-то.

– Это хорошо, – вдруг произносит Ефимовна, – батюшка наш любит, когда голосами ангельскими поют. И ты спой что-нибудь, хотелось бы тебя послушать, моя ласточка.

– Что же Вам спеть?

– Из Писаний что-нибудь. Знаешь Писания?

– Бабушка Дарья учила. Посадит меня перед собою, откроет Библию и чтению предаётся, так узнала я об угодниках, о страдальцах божьих, о Николае Чудотворце, что прокажённых целил.

– Тогда спой, – поддерживает Ефимовна Анфису-прачку.

Анфиса удобно усаживается, кладёт руки на стол, готовясь к маленькому представлению. Меня поставили на грубо выструганный стул, я запела слова старой молитвы, которой обучила меня бабушка Дарья:

«Тебе Бога хвалим, Тебе Господа исповедуем.

Тебе Предвечнаго Отца вся земля величает.

Тебе вси Ангели,

Тебе небеса и вся Силы,

Тебе Херувими

И Серафими непрестанными гласы взывают:

Свят, Свят, Свят Господь Бог Саваоф,

Полны суть небеса и земля величества славы Твоея!

Тебе преславный Апостольский лик,

Тебе пророческое хвалебное число.

Тебе хвалит пресветлое мученическое воинство,

Тебе по всей вселенной исповедует Святая Церковь,

Отца Непостижимаго величества,

Поклоняемаго Твоего истиннаго и Единароднаго

Сына и Святого Утешителя Духа.

Ты Царю славы, Христе,

Ты Отца Присносущий сын еси.

Ты ко избавлению приемля человека,

Не возгнушался еси Девического чрева.

Ты, одолев смерти жало,

Отверзл еси верующим Царство небесное.