Антон Кара - Универсариум

Моя соседка мило смотрела на меня своими игривыми голубыми глазами. Она сказала:

– Ну что же вы? Неужели вам не интересно?

– Не настолько, – шепнул я.

– Ну пожалуйста, – она положила ладонь мне на колено, – доставьте мне удовольствие.

Ничего себе заявка!

Да я готов неоднократно доставлять тебе удовольствие. Устроить тебе тур по моей постели с опцией «Всё включено». 8 дней, 7 ночей.

А еще она невероятно… светлая.

Ее голос такой чувственный. Ее лицо такое дружелюбное. И ее рука на моем колене.

Ну… если так… может, позже… А, и ладно! Что ж он, с меня туфли снимет?

Я поднялся с кресла. С показной невозмутимостью неторопливо застегнул верхнюю пуговицу пиджака. Пусть видят, что меня абсолютно никак не накаляют их местные забавы. Мне плевать с крыши небоскреба. Я круче их мудрейшего профессора. Я круче их всех. Я невообразимо крут. И с тупой улыбкой побрел в сторону Венгрова.

Людишки стали восторженно шипеть. Что ж, хотели клоуна – получите. Только под гримом может оказаться волшебник. И ожидаемое веселье не состоится.

Я быстро взобрался на сцену.

– Добрый вечер,– сказал Венгров и протянул руку.

Я поздоровался с ним. Но сразу он мою кисть не отпустил. Да еще и обхватил ее крепко двумя руками, вонзив в меня испытующий взгляд чернющих глаз. Нечего меня пугать, пугало, я сегодня в коричневых штанах.

Лектор продолжил:

– Можно узнать ваше имя?

Хорошо, что это не сектанты, у которых нет имен и различий. У этих, возможно, нет только обуви.

Может, соврать? Какая им, к хренам, разница, как меня в действительности зовут? А вдруг в зале есть знающие меня пассажиры. Тогда врать стремно. Скажу как есть.

– Эдуард.

Вот так – карты на стол.

– Зачем вы пришли сюда, Эдуард? – выплеснул босой профессор.

Похоже, все-таки придется соврать.

– Постойте, не отвечайте, – Венгров положил ладонь мне на грудь, как бы останавливая меня, обернулся в сторону зала и сказал: – Это известно и так. И мне, и каждому из вас. Потому что сегодня – тот самый день, когда вы решили что-то изменить.

Дискомфортно: все смотрят на меня, думают неизвестно что, этот странный чувак держит меня за грудь, несет какую-то ахинею.

– Сегодня – первый день остатка вашей жизни.

Древняя пословица.

В зале образовалась абсолютная тишина. Почему никто не записывает?

– И сегодня вы решили, что будете жить по-новому. Я прав, Эдуард? – Тут он вновь посмотрел на меня.

Мне ну совсем не хотелось с ним соглашаться. Не хотелось доставлять ему излишнюю радость своим активным участием в его болтовне. Не хотелось превращаться в его подопытную мышь.

Но Венгров вновь меня притормозил:

– Не отвечайте. Потому что вы еще сами не знаете, что я прав.

Ты смотри, какой он, сука, умный!

– Но я не хочу, чтобы вы подумали, что я просто умничаю. Я много прожил, много видел, много знаю. И я докажу вам, Эдуард, что знаю лучше вас и лучше каждого в этом зале, – он провел рукой по воздуху, – почему сегодня все вы здесь.

Наконец профессор убрал руку от моей груди. Я сразу почувствовал невероятное облегчение. Будто из меня вытащили окровавленный меч. С зазубренным лезвием. С подключенной к нему тысячей вольт. Я медленно и, надеюсь, не заметно ни для кого глубоко вздохнул.

А Венгров принялся вальяжно расхаживать около меня.

– Вам кажется, Эдуард, что вы пришли сюда случайно. – Он не поднимал на меня взгляд, а говорил как будто сам с собой. – Просто потому, что у вас было свободное время и вы хотели его как-нибудь убить.

Он стал ходить вокруг меня. Чтобы голова у меня закружилась, что ли? Только не бегай.

Я прищурил глаза и чуть сжал губы, изображая внимание.

– Однако вы и сами чувствуете, что такое решение для вас нетипично.

Пожалуй, этот хмырь не беспричинно зовется профессором. Какие-то пятерки в зачетку ему поставили вполне заслуженно.

– Как вы считаете, я прав или заблуждаюсь?

Снова он задал вопрос, повергая меня в необходимость выдать какую-нибудь реакцию. Будто цирковой усач во фраке и цилиндре щелкнул хлыстом, знаменуя, что мне – дрессированному тюленю – нужно перепрыгнуть с одного помоста на другой. Но нет. Тюлень не прыгнет, а с достоинством слезет и заберется.

Я со скрежетом в голосе ответил:

– Ну… возможно, отчасти правы.

Мой отпор по содержанию получился крайне вялым.

– Значит, отчасти? – Венгров остановился и внимательно посмотрел мне в глаза, словно искал место, чтобы вбить гвоздь. – Тогда слушайте дальше. Вам тридцать лет…

Ну и что? Я и выгляжу на свои. А что ж не уточнил, что тридцать с половиной?

– Не так давно у вас появилась депрессия. Вернее, возникла она гораздо раньше, чем вы это ощутили, уже, как говорится, глядя в зеркало. Вы чувствуете, что что-то не так, но не можете это сформулировать. Словно образовалась душевная пустота, стал нечетким смысл того, что и для чего вы делаете, хотя раньше понимание этого было абсолютным как разумом, так и сердцем.

Хмм. Ну неплохо, неплохо.

– Возможно, вы пробовали заниматься самолечением, основываясь на имеющихся у вас шаблонных представлениях, как бороться с тоской. Но, не имея самого важного знания, вы не смогли найти лекарства.

Самого важного знания? Астробиофизикотригонометрия?

– Самого важного знания, – повторил он, – знания о себе.

Да я великолепно владею знанием о себе. Или речь идет не об онанизме?

– Однако будучи в этом непросвещенным, вы просто заменили одни ваши условные радости и удовольствия на другие, но по сути ничем не отличающиеся от прежних. Поэтому подобные методы и не сработали. И не сработают! И вы рискуете завязнуть в этом порочном круге.

Не уверен, все ли слова я сейчас понял.

– Ваша работа, ваша высокооплачиваемая работа вам прилично наскучила. Вернее, у вас не работа, а собственный бизнес. Вы сами хозяин своего дела. И вы уже не получаете удовольствия от общения с партнерами и подчиненными, а у вас однозначно имеется штат подчиненных.

На мне все шмотки брендовые – ясное дело, что много зарабатываю. Не то, что его костюмчик, который он носит еще со школьного выпускного. Видел бы он мою машину. А про бизнес… Сейчас почти все – предприниматели. Да и насчет подчиненных – тоже несерьезная догадка.

– Ваши друзья, – Венгров продолжал изобиловать громогласными выдержками из воображаемого им моего досье, – точнее, люди, с которыми вы общаетесь повседневно и проводите время, связаны с вами только бизнесом. Либо иными финансовыми взаимоотношениями.

Да почему? А хотя…

– Возможно, вы никогда не задумывались, но я открою вам, всех этих так называемых друзей, коими вы их считаете, и вообще всех людей из вашего окружения интересует только, сколько вы зарабатываете, сколько денег имеете и на какой машине катаетесь. И худшее в этом то, что они вам завидуют. И никакой не белой, как принято считать, непорочной завистью, а той самой, черной, колющей завистью. Они хотят иметь ваши деньги, Эдуард. Они даже хотят вашу машину. Впрочем, их вполне устроит, чтобы просто всего этого не было у вас, чтобы они почувствовали себя лучше.