Ани Лагина - «Кровью, сердцем и умом…». Сергей Есенин: поэт и женщины

На вечере у Алексея Толстого и Натальи Крандиевской Сергей Есенин читал монолог Хлопуши:

Горький в своих воспоминаниях об этом вечере признался, что «Есенин читал потрясающе и изумительно искренно», что «слушать его было тяжело до слез, до спазмы в горле». Писатель удивлялся: «Не верилось, что этот маленький человек обладает такой огромной силой чувства, такой совершенной выразительностью…».

По просьбе Горького Есенин прочёл стихи о собаке.

«Я попросил его прочитать о собаке… Я сказал ему, что, на мой взгляд, он первый в русской литературе так умело и с такой искренней любовью пишет о животных. На мой вопрос, знает ли он «Рай животных» Клоделя, не ответил, пощупал голову обеими руками и начал читать «Песнь о собаке». И когда произнес последние строки:

на его глазах тоже сверкнули слезы.

Наталья Крандиевская. Возвращение на родину. Пароход «Силезия». 1923

После этих стихов невольно подумалось, что Сергей Есенин не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии , для выражения неисчерпаемой «печали полей» (слова С. Н. Сергеева-Ценского), любви ко всему живому в мире и милосердия, которое – более всего иного – заслужено человеком…

И еще более ощутима стала ненужность Кусикова с гитарой, Дункан с ее пляской, ненужность скучнейшего бранденбургского города Берлина, ненужность всего, что окружало своеобразно талантливого и законченно русского поэта …». (Горький М. Воспоминания о Есенине).

Из воспоминаний Крандиевской мы узнаём новые детали заграничной жизни Есенина: «Айседора и Есенин занимали две большие комнаты в отеле «Adion» на Unter den Linden. Они жили широко, располагая, по-видимому, как раз тем количеством денег, какое дает возможность пренебрежительного к ним отношения. Дункан только что заложила свой дом в окрестностях Лондона и вела переговоры о продаже дома в Париже. Путешествие по Европе в пятиместном «бьюике», задуманное еще в Москве, совместно с Есениным требовало денег, тем более, что Айседору сопровождал секретарь-француз, а за Есениным увязался поэт Кусиков…

Узнав, что я пишу, она (Айседора – А.Л.) усмехнулась недоверчиво:

– Есть ли у вас любовник, по крайней мере? Чтобы писать стихи, нужен любовник…

Однажды ночью к нам ворвался Кусиков, попросил взаймы сто марок и сообщил, что Есенин сбежал от Айседоры.

– Окопались в пансиончике на Уландштрассе, – сказал он весело, – Айседора не найдет. Тишина, уют. Выпиваем, стихи пишем. Вы, смотрите, не выдавайте нас.

Но Айседора села в машину и объехала за три дня все пансионы Шарлоттенбурга и Курфюрстендама. На четвертую ночь она ворвалась, как амазонка, с хлыстом в руке в тихий семейный пансион на Уландштрассе. Все спали. Один Есенин, в пижаме, сидя за бутылкой пива в столовой, играл с Кусиковым в шашки… Тишина и уют, вместе с ароматом сигар и кофе, обволакивали это буржуазное немецкое гнездо… Но буря ворвалась сюда в образе Айседоры. Увидя ее, Есенин молча попятился и скрылся в темном коридоре, а в столовой начался погром… Перешагнув через груды горшков и осколков, Айседора прошла в коридор и за гардеробом нашла Есенина…

Есенин надел цилиндр , накинул пальто поверх пижамы и молча пошел за ней. Кусиков остался в залог и для подписания пансионного счета. Этот счет, присланный через два дня в отель Айседоре, был страшен. Расплатясь, Айседора погрузила свое трудное хозяйство на два многосильных «мерседеса» и отбыла в Париж, через Кельн и Страсбург, чтобы в пути познакомить поэта с готикой знаменитых соборов». (Крандиевская Н. В. Сергей Есенин и Айседора Дункан).

Вот такая интермедия произошла «между Берлином и Парижем». Свидетелем её была Крандиевская, и никто, как она, не смог бы рассказать об этих событиях так, чтобы вместо «Какой ужас!» мы про себя произнесли «Бедный Серёжка!» и грустно улыбнулись…

В конце лета 1923 года старенький пароход «Шлезиен» («Силезия») доставил семью Толстого в Петроград. Сын Митя, появившийся на свет за семь месяцев до этого, вспоминал со слов родителей: «Отца сразу стали травить левые. Больше всех его ненавидел писатель Всеволод Вишневский. Однажды он, сильно выпивший, встретил отца в пивной и буквально набросился на него: «Пока мы здесь кровь проливали за советскую власть, некоторые там по Мулен Ружам прохлаждались, а теперь приехали на все готовенькое!»

Вернувшись в Россию, Крандиевская замолчала на 12 лет. Это была ее плата за возвращение на родину.

Наталья Крандиевская. Детское Село. Середина 20-х

«Творческая моя жизнь была придушена. Все силы были отданы семье и работе с мужем. Я была его секретарем, советчиком, критиком, часто просто переписчиком. Я вела иностранную корреспонденцию с издателями, …правила корректуры, заполняла декларации фининспектору…», – так писала Крандиевская в автобиографии.

Точней и резче звучит поэтическое объяснение, данное героиней ее поэмы «Дорога в Моэлан»: «К столу избранников меня не просят. / Ну что ж, сама отсюда убегу…».

А муж, знаменитый Алексей Толстой, творил. Он мог удовлетворенно заметить за чаем, что обставил самого Льва Толстого: тот из двух женщин (Софьи Андреевны и ее сестры Татьяны) слепил одну Наташу Ростову, а Алексей Николаевич из одной Натальи Васильевны – двух: Катю и Дашу из «Хождения по мукам».

«Через много лет Дмитрий Алексеевич Толстой, размышляя о судьбе отца, перешедшего на сторону Советской власти, запишет: «Конечно, он продал душу дьяволу, не то чтоб по сходной цене, а по самой дорогой. И получил сполна. Однако ж все-таки продал. Это не будет забыто. Пусть его осуждают. Но я не стану. Во-первых, потому, что вообще некрасиво выглядит сын, осуждающий умершего отца. А во-вторых, потому что он спас жизнь не только себе, но и всем нам. Я прекрасно знаю, какой была судьба детей и родственников врагов народа и от чего мы были избавлены…».

В августе 1935 года Толстой оставит семью. Жизнь с «первым советским графом» Наталье Крандиевской дорого обошлась. Если взглянуть на фотографии этих лет, то увидим в глазах этой женщины «пожилую усталость». (Чернов А. Утаённый подвиг Натальи Крандиевской // Наталья Крандиевская. Грозовой венок. – СПб. – 1992. – С.5).