Ани Лагина - «Кровью, сердцем и умом…». Сергей Есенин: поэт и женщины

Бердяев утверждал: «Небесная история и небесная судьба человека предопределяют земную судьбу и земную историю человека. Есть пролог на небе, в котором задана мировая история, поставлена тема её. Что представляет собой эта небесная история? Это и есть истинная метафизическая основа истории. Небо и небесная жизнь, в которой зачат исторический процесс, есть ведь не что иное, как глубочайшая внутреннняя духовная жизнь, потому что, поистине, небо – не только над нами и не только в каком-то отдалении от нас, как трансцендентная сфера, почти не достигаемая, – небо есть и самая глубочайшая глубина нашей духовной жизни… В этой глубине заложен духовный опыт, отличный от земной действительности, как более глубокий слой бытия, более обширный по захватываемым им планам. Этот глубинный слой и является источником истории». (Бердяев Н. А. Диалектика божественного и человеческого. – М.: «АСТ»; Харьков: «Фолио». – 2003).

«Земная действительность» Есенина была связана многими нитями с женщинами, которые вписывали свои главы в биографию Поэта.

Разговор не только о творчестве, но и о «земной действительности» Есенина будет оправдан лишь в том случае, если мы будем помнить о «самой глубочайшей глубине» его внутренней духовной жизни.

В спецхране «Ленинки» потаён сборник «Памяти Есенина», ставший библиографической редкостью. Книга была изъята из библиотек потому, что в качестве предисловия составители опубликовали статью Льва Троцкого. Между тем эта книга была самым первым откликом на смерть поэта. В преддверии 115-летнего есенинского юбилея материалы этого сборника (в том числе статья Ивана Розанова) были включены в книгу поэзии и прозы Есенина «Я, Есенин Сергей» (М.:Эксмо. – 2009).

Чтобы объяснить некую долю смущения, которая неизбежно будет присутствовать при раскрытии темы «Поэт и женщины», приведу строчки из статьи Ивана Розанова «Моё знакомство с Есениным»: «Дела поэта – это прежде всего стихи его… Я вполне понимаю одного страстного любителя литературы, который избегал знакомства с любимыми им писателями… Пушкин когда-то писал Вяземскому: «…Толпа жадно читает исповеди, записки и т.д., потому что… радуется унижению высокого, слабостям могучего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. «Он мал, как мы, он мерзок, как мы!». Врёте, подлецы: он и мал и мерзок – не так как вы – иначе!»

Я особенно не одобряю тех из пушкинистов, которые с энергией, достойной лучшего применения, изощряются над решением вопросов, с какими женщинами и когда был Пушкин в связи, а потом стараются установить, к какой из женщин какое стихотворение относится…

Каждый писатель немного актёр и, выступая перед публикой, немного гримируется. Таким мы и должны его воспринимать… Три любви, по-моему, двигали и живили его (Есенина – А.Л.): к славе, к стихам и к родине. В жертву этим трём он готов был принести всё остальное: и чувство к женщине, и постоянство в дружбе… В этом замыкании и игнорировании всех других ценностей жизни была главная причина той опустошённости души за последние годы, которая привела его к «Чёрному человеку». (Розанов И. Моё знакомство с Есениным // «Я, Есенин Сергей»: Сборник. – М.: Эксмо. – 2009).

На мой взгляд, узнавая, как поэт «игнорировал все другие ценности жизни» (к которым относились и взаимоотношения с женщинами) ради своей главной миссии быть Поэтом, мы будем в состоянии понять трагедию его личной судьбы. Существует ведическая формула: ЗНАТЬ, чтобы понять; ПОНЯТЬ, чтобы ЛЮБИТЬ! Следуя этой формуле, постараемся доказать: Есенин заслуживает нашей любви!

Как известно, существовали клички-прозвища, которыми наделяли друг друга люди из окружения Есенина. Сергей откликался и на Монаха (так первоначально окрестили односельчане глубоко верующего деда Есенина по отцовской линии, а потом – и всех «ясенят», называли их Монахами и Монашками), и на Понику (в ранней юности Сергей имел привычку ходить с поникшей головой). Мариенгофа в кругу друзей звали Рыжим, Ваней Длинным, Есенин иногда называл его Дурой-Ягодкой. Колобова прозвали Почём-Соль. Позже художник Дид Ладо дал шуточные прозвища имажинистам, подчёркивая их сходство с лошадьми: Есенин – Вятка (Вяточка), Шершеневич – Орловский, Мариенгоф – Гунтер. Художник не только придумал эти клички, но и «карандашом доказывал это сходство».

В «Романе без вранья» Анатолий Мариенгоф пишет: «Наш поезд на Кавказ отходит через час. Есенинский аэроплан отлетает в Кенигсберг через три дня.

– А я тебе, дура-ягодка, стихотворение написал.

– И я тебе, Вяточка.

Есенин читает, вкладывая в тёплые и грустные слова тёплый и грустный голос:

Моё прощание с Есениным заканчивалось следующими строками:

(Анатолий Мариенгоф. Роман без вранья. Глава 53).

Конечно, такие стихи провоцируют на шокирующие выводы о содомском грехе поэта. Мало того, появились публикации на эту тему: «Потребность быть любимым распространялась и на мужчин, многие из которых влюблялись в обладавшего редким, поистине женственным шармом поэта… Содомский грех был весьма распространён в литературных кругах. Наверное, деревенскому парню, выросшему в патриархальной среде, было дико представить, что может иметь место иная любовь, кроме как между мужчиной и женщиной. Однако в декадентских салонах Петрограда Есенину пришлось столкнуться с совершенно другой обстановкой». (Кон И. С. Любовь небесного цвета. – Изд-во «Продолжение Жизни». – 2001).

«Через несколько месяцев после своего первого приезда, – вспоминал поэт и актёр Владимир Чернявский, – в дружеском разговоре со мной он откровенно затронул новую для него проблему, которая тревожила его и о которой он раньше не задумывался. Его удивляло, какое место это занимает в жизни столичной литературной братии. Кто-то говорит, что у него нет никаких оснований для опасений». (Чернявский В. С. Три эпохи встреч // С. А. Есенин в воспоминаниях современников: В 2-х тт. – М.:ХЛ. – 1986).