Наталия Бородачева - По-другому

Мы вышли, Ира взяла меня под руку. Выдергивать руку неудобно, так что я потащила подругу на себе. Солнце светило и даже грело, погода стояла тёплая. Иди да радуйся, что никуда бежать не надо, уроки делать не надо, пол мыть не надо. Только с телефоном разобраться бы.

– Как меня всё задолбало! – прервала Ира нашу молчаливую прогулку, а заодно моё наслаждение прекрасным осенним днём.

– Как? – задала я вопрос автоматически, не задумываясь над смыслом.

– Словами не передать. Не передать. Так хочется пожить по-другому!

Где-то я уже это слышала на днях. Кто-то это уже говорил. Так я и говорила! Точно! Вселенная услышала меня и в самом прямом смысле дала мне шанс пожить по-другому? Так, что ли? Мне, человеку, который смеётся над бесконечными советами про формулирование запросов?

Тем временем, Ира эмоционально рассказывала:

– Вчера Ромка опять с двойкой пришел. Ну я его наказала, как положено. Выполнила родительскую функцию. А что он такого сделал? На ИЗО болтал. Вот же преступление! Рисовали и болтали. Ты представляешь весь маразм ситуации? Дети, шестиклассники, рисуют. Это само по себе зачем? Не вышли ли они из возраста обязательного рисования? Ладно, рисуют. Но почему же молча? Почему нельзя включить им музыку, пусть классическую, пусть Аллу Пугачёву, да хоть шум моря. И пусть они шепчутся. Чем это мешает? Почему даже на ИЗО нельзя выдохнуть? Почему я должна наказывать своего ребёнка за то, что он плохо себя вел на ИЗО?

Я отвлеклась от мыслей о Вселенной и прислушалась. Мой Вова ещё не добрался до шестого класса, и я от души надеялась, что этот бред закончится вместе с начальной школой.

– Ну хорошо. Дети плохо себя ведут. Болтают, смеются. На русском – плохо. На математике – плохо. На истории – плохо. Ничего хорошего нет, что дети уроки срывают. Я не спорю. Все на детей жалуются, двойки ставят, орут. А чего орут? Зачем орут? Ну накажи их. Поставь всех в угол. Оставь без перемены. Запрети садиться на стулья весь урок. Выпороть бы всех от души…

Поворот Ириной мысли стал для меня неожиданным:

– В смысле выпороть? Кого? Детей?

– Ну да. Снять штаны и выпороть. И остальные чтоб видели. И чтоб знали…

– Чтоб знали что?

– Как вести себя, чтоб знали. Вот я Ромку выпорола, когда он опоздал с прогулки. Больше не опаздывает. А что такого? Меня отец порол и ничего, выросла же.

Кем ты выросла? Ты мама, ты самый важный человек для своего ребенка. Кто, если не ты, встанет на его сторону? Кто ему поможет? Кто его защитит? Кто будет ему опорой?

Ира продолжала:

– Чтоб я так себя вела, как Ромка. Да мне бы в голову не пришло рот открывать матери своей так, как он мне открывает. Ничего не рассказывает, делать ничего не хочет. Всё я должна ему найти, продиктовать. Убрать за ним. Приготовить, помыть. А мне когда жить? И он всем не доволен. Отчитал меня, что я ему тетрадь не положила в рюкзак, ты представляешь! Я как дала по губам!

– Кому дала? – только и спросила я.

– Понятно кому, Ромке и дала. И малая видела. Ничего, будет и ей урок. Потому что по-другому не понимают. Жёсткость, Полина, жёсткость нужна. Дети иначе не понимают.

Ира замолчала. В её глазах блестели слезы. Несколько минут мы шли в тишине, потом она продолжила:

– Ты знаешь, как я их люблю? Больше жизни! Всё бы отдала за них. А они…

Я должна что-то ответить? Я хотела ответить! Я так много могла сказать на тему жёстких воспитательных приёмов, на тему отношений между детьми и родителями. Но для Иры я беззаботная дурочка, которая детей только на картинках видела, поэтому я сказала очень осторожно:

– Ир, а они про это знают?

– Про что?

– Ну, что ты любишь их…

– Знают, конечно. Я же мама их. Все мамы любят детей, что тут не знать? – Ира смотрела на меня как на чокнутую.

– А ты когда последний раз им говорила, что ты их любишь? – я старалась говорить аккуратно.

– Ой, ну ты спросила! Кто ж такие вещи говорит? – усмехнулась она.

– Да говорят обычно. Это любому полезно услышать. Особенно ребёнку.

– Ну ты знаешь, конечно. Много детей у тебя?

Что тут скажешь?

– Ну я же была ребенком, мама мне говорила.

– Вот ты и выросла ни рыба, ни мясо, – припечатала меня Ира. – А я хочу, чтоб мои дети выросли людьми нормальными. Никто их целыми днями целовать не будет и про любовь рассказывать. Будут пахать всю жизнь. Надо с детства своё место знать и не высовываться. Сказано молчать – значит молчать. А то, видите ли, какие выискались! Школа им не нравится. Рано вставать им не нравится. А мне нравится, что ли? Работа эта идиотская, подъём в шесть утра годами мне нравится? Вот и нечего.

Я открыла рот, чтобы возразить, но передумала. Мой ответ Иру не интересовал. Да и кто я, чтобы спорить. А я бы могла поспорить, ох, как я могла бы!

Я бы сказала, что взрослый человек, живущий в большом городе, может уволиться, может переучиться, может найти работу, от которой его не будет ежедневно тошнить, может развестись с нелюбимым мужем и поискать другого. Взрослый человек может скорректировать своё расписание и лечь спать пораньше. Может сказаться больным и пропустить день на работе, чтобы отоспаться. Взрослый человек получает за свою работу зарплату. Если зарплата маленькая, можно хотя бы попробовать поискать работу с зарплатой повыше, чтобы компенсировать свои неприятности. А в некоторых случаях можно вообще не работать, если умерить свои желания. Я видела Ирину сумку. Она стоит примерно две её месячные зарплаты. Может, лучше дома посидеть месяц-другой, отдохнуть и купить сумку попроще раз в десять? А то и в двадцать. И это тоже будет нормальная сумка, честное слово. А её сумка – далеко не самая дорогая и уж точно не самая модная. Ради чего так себя загонять и быть настолько несчастной? Что удивляться, что дети ей хамят и ничего делать не хотят, если они растут в такой обстановке? Кому нужен её героический подвиг работающей на ненавистной работе матери? Какой пример видят её растущие дети? Сама мучается и семью свою мучает.

В молчании мы дошли до банкомата. Ира шмыгала носом, а я вспоминала самые крупные проступки своих детей и не могла вспомнить ничего, что заслуживало бы жёсткого наказания. Мы с Артёмом привыкли обсуждать сложности, объяснять детям, чего ждём от них и чем можем быть недовольны. А просто порка – это что? Воспитание через страх? Боится – значит уважает? Нет, мы такое не практикуем.

У банкомата передо мной возникла неожиданная преграда в виде очередного пароля. Так, какие могут варианты? Последнее время банки просят придумать пинкод самостоятельно, его не печатают на бумажке, которую надо хранить отдельно от карточки, а не в том же кошельке, как делали очень многие, когда карточки только входили в обиход. Какие четыре цифры я буду помнить в любом состоянии? Например, год своего рождения. Я зажмурилась, выдохнула и набрала. О, чудо, угадала с первого раза. Что ни говори, а всё-таки я себя знаю. Иногда.