Марина Столбунская - О чем тоскует могильщик?

Юноша широко улыбнулся, прищурившись, солнышку, по-хулигански пнул кучку опавшей листвы и, засунув руку в карман, вынул оттуда большое красное яблоко. Потерев его о рукав сюртука, смачно откусил огромный сочный кусок, который едва поместился в рот, оттопырив щеку, и довольно что-то промычал себе под нос. Покончив с первым куском, студент так же без церемоний откусил и второй, такой же огромный, но слегка смутился – навстречу ему шли две милейшие дамы, а он с набитым ртом выглядел несколько неприглядно. Разминувшись же с ними, он продолжил смачно хрустеть, пока съедобная часть яблока не закончилась. Юноша повертел в руках огрызок, оглядываясь вокруг и прикидывая, куда бы можно было его выкинуть.

– Да, все съедобное, – не найдя ничего подходящего, пробурчал он себе под нос и зажевал и его, а после, довольный и сытый, потрогал рукой оттопыренный от второго такого же яблока карман сюртука, но решил оставить про запас.

Мечтательная улыбка сияла на лице юноши, когда он свернул в переулок, вид у него был бодрый, хотя он этой ночью почти не спал – только пару часов на рассвете. Все книгу читал, ту, что была у него под мышкой, так хотелось всю прочесть, но не успел, а сегодня надо профессору отдать, ведь завтра он покинет Петербург, и виной тому телеграмма, что лежала у него в правом кармане брюк.

Внезапно среди почти пустынной тихой улочки раздался благовест, такой громкий, что студент от неожиданности вздрогнул, и фуражка чуть не слетела с его головы, когда он, вскинув брови, а за ними и голову, взглянул на колокольню.

«А, ну да, сегодня же праздник, все в церкви. И Матрена Ивановна чай утром не приготовила, убежала спешно, только и сунула два яблока», – подумал юноша.

– Ах, окаянная, – уже вслух выругался он, когда кто-то схватил его за полу сюртука.

– Барин, барин, сымай пальто, – кричала скрюченная старушка, семеня за ним и хватая за одежду.

– Ошалела, что ли, – отмахивался он. – Какой я тебе барин? И вовсе это не пальто. Белены объелась? А ежели бы и пальто было, так чего мне его снимать.

– Барин, барин, сымай пальто, – все не унималась чумазая оборванка.

Студент взглянул на нее внимательнее и уже профессиональным взглядом отметил, что никакая она не старуха, лет ей от силы тридцать, что следует из состояния ее волос и кожи, а старухой кажется из-за уродства, вызванного рахитичным сколиозом, да грязного, рваного одеяния. Что до психического расстройства, то диагноз поставить было сложно так на ходу, поговорить надо. Но, конечно, не хотелось, да и не собирался он, только она все бежала за ним, как собачонка, и твердила одно и то же про барина и пальто. И стало жалко ее студенту, но все, что у него было, – это яблоко, он вынул его из кармана и подал нищенке.

– На, нету боле ничего.

– Ой, добрый барин, добрый! – завопила она и схватила яблоко так, будто он дал ей рубль золотой.

Отстала, наконец, странная попрошайка от студента, на минуту всего испортив ему настроение. Вот и академия, у входа на глаза ему попалось свежее объявление о наборе в борцовский клуб. Юноша остановился, мечтательно задумавшись, научиться искусству борьбы ему бы очень хотелось, непременно бы вступил, если бы не злополучная телеграмма. И все ведь так хорошо складывалось, окончив основное обучение на хирурга, он записался слушателем лекций по черепно-мозговой травме и год уже успешно учился, оставался еще один. Все нравилось ему: и город, и профессора, и квартира с заботливой хозяйкой. Студент запомнил адрес борцовского клуба на всякий случай.

Профессор сегодня был в ударе или юноша, зная, что эта лекция про огнестрельные раны головы – последняя для него в этом году, но три часа пролетели на одном дыхании.

Шумно переговариваясь, студенты складывали свои конспекты и спешили на выход, лишь один медлил. Наконец, решившись, он спустился по лестнице к кафедре и, протянув книгу преподавателю, заговорил.

– Вот, профессор, ваша книга.

– Так быстро прочли? – удивился тот и внимательно посмотрел на юношу, спустив на кончик носа очки.

Молодой человек восхищался своим учителем и благоговел перед ним. Все в нем было хорошо. Ему казалось, что вот так и должен выглядеть идеал настоящего мужчины и врача. Он был уже не молод, но крепок, часто твердил своим ученикам, что гиря – не только для балаганных развлечений, а и для укрепления мышц, а рука хирурга должна быть всегда тверда и точна, ошибка – смерти подобна. Тем более не стоит расхолаживать ее винопитием, курением и чревоугодием, как принято в обществе от скуки.

– Ежели до вас не дойдет, что доктор, а тем паче тот, кто вмешивается своим орудием в устройство человека, не может позволить себе быть простым обывателем, докторами вам не стать, одна пародия получится. Врач в первую голову должен быть воином со страстями, а во вторую – никогда не оставлять узнавать новое, внимать достижениям коллег, особливо иностранных, и делиться опытом без жадности. Помните, главное для доктора – это пациент, и смотрит он на вас, как на Бога, так не давайте же ему поводов для анекдотов, – так обычно говаривал он во время практики в анатомическом театре.

– Так что же? Неужто прочли? Какие впечатления?

– Впечатления самые замечательные, но не прочел, не успел, а возвращаю потому, что, к величайшему моему огорчению, вынужден оставить на время курсы и отбыть в Тверь. Телеграмму получил от доктора, пользующего мою матушку, что больна она менингитом. Спешно ехать надо. – Лицо студента выражало искреннее разочарование.

– Ой, жаль, как жаль. Но матушка – это святое. Само собой, ехать надобно, но я надеюсь, искренне надеюсь, – профессор сжал своей крепкой рукой плечо юноши, – что, окончив дела, вы вернетесь к обучению. Признаться, – засмущался он, не любил сантиментов, – я прикипел к вам. Но вы же и сами знаете почему. Ведь нынче что ни студент, то боле его политика, мистика да барышни легкого поведения интересуют, а учеба на последнем месте. И это где? Прямо здесь, в этих стенах, куда и ходу бы им, с их стремлениями искать наслаждений да мир переустраивать, не давать бы. Да кто ж меня послушает? А вы вот нужной закалки молодой человек, глаза ваши горят познанием, а не революциями, и ум пытливый, мощный. Ну, переборщил я вас хвалить, – махнул он рукой. – Еще зазнаетесь.

– Я и сам имею горячее желание продолжить обучение, как только смогу, сразу возвернусь.

– Да, ну хоть мы с вами и знаем, что диагноз, поставленный вашей матушке, крайне серьезен, но есть еще и вероятность ошибки. Вы в этом деле уж точно разберетесь с вашей подготовкой, а то знаю я этих уездных докторов. Даст Бог, поправится, – подбодрил профессор студента. – А что до книги, то оставьте ее себе, она вам нужнее, а я себе новую выпишу. Да, еще, вот тут, на развороте, чиркну вам адрес свой. Обещайте, что непременно, как появитесь снова в Петербурге, сразу ко мне зайдете, а уж я вас пристрою наилучшим образом, на курсы или практику, как получится. Обещаете? – Он писал в книге красивым ровным почерком, поглядывая исподлобья на юношу.