Виктория Ив - На расстоянии вытянутой руки

(Но… чревоугодие – смертный грех!)

Бог – кто это? Пашка видел изображение Бога в церкви, куда водила его бабуля. Это был седовласый дедушка, которого художник изобразил под самым куполом. Но Он вовсе не казался Павлику страшным или жестоким – разве что всевидящим, настолько пронизывающим был его взгляд. Его обладание возможностью неотвратимо наказывать оступившихся людей по своему усмотрению пугало…

Павлику вдруг во всех деталях вспомнилось, как однажды во время прогулки с бабушкой их внимание привлёк идущий навстречу мужчина. Прохожие приостанавливались, провожая его взглядом. Наклонившись к внуку, бабуля шепнула:

– Смотри, этот дядя чревоугодник. Он полный, очень полный. Теперь ему и ходить-то тяжело. Он кушал больше, чем положено, вот и стал таким тучным, а такая чрезмерная тучность – это очень плохо и неприлично. Чревоугодие – это один из смертных грехов, Павлик. Ты понимаешь, о чём я говорю? Переедать опасно! Из-за переедания можно заболеть и даже умереть.

«Почему же дядя по сию пору жив, бабушка?» – эта мысль сильно взволновала мальчугана: дядя не сделал ему ничего плохого, но ему грозила смертельная опасность от чревоугодия. Возможно, Бог попросту ещё не успел его наказать? Но дядя был очень заметным, стало быть, Бог видел его и знал, что тот совершает смертный грех. Толстяк мелко семенил по мостовой и не выглядел больным. Или Бог дал дяде последний шанс исправиться? И нарисованного под куполом церкви белоснежного голубя Он держал в руке бережно, с любовью. Но тогда Бог вовсе не злой, а терпеливый и добрый.

Дядя напоминал огромного колобка, несмотря на наличие коротких рук и ног, и был не просто полным. Он был безобразно толстым, или «тучным», как выразилась бабушка, а серый костюм придавал ему сходство с огромной грозовой тучей, поэтому мальчик кивнул: дядя действительно был тучным. И наверняка это было очень плохо. Но разве Павлуша таков? Не на тучу он похож, а на хрупкий одуванчик…

Он отлично помнил, когда впервые услышал из маминых уст поразившую его, так и не понятую до конца фразу «Чревоугодие – смертный грех». Тогда мальчик полюбопытствовал, что такое «чревоугодие», и получил своеобразный ответ: мамочка похлопала себя по животу и раздражённо пояснила: «Это означает набивать едой своё брюхо. Безо всякой меры. Понимаешь, сын? Всё время желать есть. Понимаешь, всё время!»

Горестные воспоминания тех дней казались такими далёкими! Хотя

прошло чуть более полугода, Павлик помнил всё в мельчайших подробностях.

Наряд полиции, вызванный кем-то из соседей, утром того злополучного дня увёз его папу в машине, похожей на отвратительного жука-мутанта. Меж маминых бровей пролегла глубокая складка, которая, казалось, разделила его, Пашкину, жизнь на две половинки.

– Больше никаких добавок!.. И вообще, чревоугодие – смертный грех!– хмуро и неохотно отозвалась она на просьбу сына о добавке к скудному завтраку и с грохотом опустила на стол крышку хлебницы, точно поставила жирную точку в конце фразы, которой суждено было стать едва ли не девизом их с мамой последующей жизни – напряжённой, безрадостной.

А ведь прежде всё было иначе…

Он совсем отчётливо ощутил запах свежего, ещё горячего хлеба. Волны воспоминаний накатывали, обволакивая, как жара в душный июльский полдень. Они были ярки и реальны, почти осязаемы, как будто существовали рядом, подобно параллельной реальности.

За два дня до трагедии, воскресным январским утром, Павлик привычно следил за мамиными руками, ловко орудующими на кухонном столе. Мамочка недавно вернулась с покупками; часть продуктов уже перекочевала в холодильник, и она готовила завтрак на скорую руку. Яйца «в мешочке» стояли посередине стола в специальной посуде, а мама нарезала хлеб «зубастым» ножом внушительных размеров.

Положив подбородок на кулачки, мальчик сидел за обеденным столом, прислушиваясь к кухонным звукам. «Хрррр-чик» – лезвие ножа, проделав путь от одной хрустящей корочки до другой, опустилось на пластмассовую разделочную доску. Ломтики выходили из-под ножа ровненькие, один к одному. В раковину тонкой струйкой стекала вода. Казалось, она поёт тихую песенку. На газовой плите, закипая, сердито пыхтел чайник. Павлик решил, что он ворчит на большую кастрюлю с бульоном, а та отвечает равнодушным бульканьем (слишком солидны её размеры, чтобы обращать внимание на малютку-брюзгу).

А сливочное масло – мамочка называла его одним из подарков Бурёнки – душистой волной растекалось по ломтику хлеба, золотисто-жёлтое, как солнышко. Они с мамочкой смеялись, когда хлебные крошки задерживались на Пашкином подбородке, похожие на весёлые веснушки. Мама смахивала их салфеткой и, прижав сына к груди, ласково гладила его по голове. Приговаривала:

– Цыплёночек ты мой! Воробышек!

– Мамочка…

ТО утро… ТО утро навсегда врезалось в Пашкину память. Наверное, если

бы не дядя Миша, папочка по-прежнему был бы сейчас с ними. И откуда он взялся, этот дядя Миша?! Сотни раз мальчик задавал себе этот вопрос, не находя ответа. Зачем накануне того дня, в папино отсутствие, он принёс маме букет алых роз и большую коробку конфет? Мамочка выглядела смущённой и настороженной, в воздухе витало напряжение, но затем, будто оттаяв, она засуетилась, собирая на стол, торопливо всучила сыну ту самую коробку конфет – дядя Миша не возражал – и выпроводила мальчугана в кухню.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.