Максим Кутис - Как быть нормальным

Но с Лизонькой все как-то иначе. Она не бунтует, ведет себя как-то очень странно спокойно, я никогда не видела ее замешанной ее в чем-то плохом. Года три назад она проходила стандартное обследование у школьного психолога, но он не смог найти ничего необычного, по всем признакам все в порядке.

Лиза никогда не была отличницей, но ее успеваемость не падала ниже хорошего уровня. Можно было бы подумать, что ей просто скучно в школе. Скорее всего так и было. Мы многое пробовали из внешкольных занятий: и художественную школу, и музыкальную, и спортивные секции. Все отмечали, что у нее есть способности. Но казалось, что у нее нет никакого желания заниматься чем-либо. Хотя при этом она никогда мне не жаловалась, что ее что-то не устраивает. Послушно выполняла, что от нее хотели, но как-то всегда вполсилы. И мне это всегда казалось каким-то странным. Так что постепенно все ее внешкольные занятия сошли на нет.

У нее были друзья в школе, хотя не знаю, насколько друзья. Домой она практически никого не приводила. Я спрашивала у учителей, но те говорили, что ничего необычного не замечают. Что она ведет себя, как и все остальные дети. Никто ее не дразнил, не задирал.

В старших классах я, грешным делом, подумала на наркотики, хотя школа и район у нас весьма хорошие. Даже пыталась ее подловить ее на этом. Один раз устроила скандал, но она спокойно выслушала все мои обвинения, пописала в баночку, как я от нее потребовала. И все оказалось чистым. Потом я у нее со слезами просила прощения, и она приняла мои извинения ровно с таким же спокойным выражения и доброй улыбкой, с которыми слушала как я на нее кричу.

Я подумала, что может быть она поступит в университет, и тогда что-то изменится в ее поведении. Сможет изучать, что ей нравится. С виду она немного преобразилась, но мне продолжает казаться, что ничего не изменилось. И я думаю, что она прекрасно видит, как я переживаю, и просто делает вид, что ей нравится. Извините, возможно, я слишком сбивчиво, рассказываю, но, надеюсь, Вы понимаете, что я хочу сказать.

– Да, думаю, я уловил Вашу мысль. Я хочу спросить, может просто Вам кажется, что с Вашей дочерью что-то не так? Подростки зачастую не всегда выражают протест нарочито показательно, да и не всех у них рьяно выражается фаза бунта. Многие дети обходятся без нее при корректном воспитании.

– Она не ребенок, Борис, ей уже восемнадцать.

– В любом случае взрослой ее назвать сложно. Возможно, Вы преувеличиваете проблему. Она сейчас где-то учится?

– Да, изучает историю искусства. Поступила в прошлом году.

– Ну вот, люди искусства всегда отличались особым взглядом на мир. Тем более у нее самый что ни на есть период познания, новые возможности и знакомства, открытый горизонт, влюбленности, первые самостоятельные взрослые познания. Дайте ей время.

– Материнское сердце чует! Борис, у Вас есть дети?

– Да, есть дочь.

– Ну тогда Вы точно должны мне помочь.

– Но моей всего пять лет.

– Это неважно. Сколько ребенку не было лет, родитель всегда чувствует. Я чувствую, что с ней что-то не то, чувствую, что что-то ее гложет. Муж тоже согласен со мной.

– Ваш муж – это ее отец?

– Разумеется. Я из другого поколения. Конечно, в наше время тоже разное случалось. Многие мои подруги воспитали детей сами, но все-таки время отличалось, уж поверьте мне. Раньше семья значила куда больше, и все обязательства, которые ты давал перед женихом, перед Богом, значили куда больше.

– Понимаю, простите, но вопрос надо было задать.

– Лизонька мне не открывается, сколько бы я ни пыталась завести с ней разговор. Говорит, что все хорошо, чтобы я не волновалась. Она бесспорно умная, Вы сами это увидите. Хорошая умная девочка, но что-то в ней меня пугает. Возможно, я недостаточно образованная, чтобы понять, но это понятно ― я особо нигде не училась. После школы строительный техникум, а потом сразу вышла замуж. Меня это никогда особо не волновало, и все было хорошо, но сейчас я думаю, может в этом дело. Время то другое для женщин нынче ― больше жизненных путей, многие выбирают карьеру вместо семьи. Я, конечно, это не могу понять полностью, но принять смогу. Если бы Лизонька выбрала карьеру и посвящала себя ей, я бы не пришла к Вам. Я бы приняла это и продолжала бы ее поддерживать и любить, несмотря ни на что. Это Бог с ним, всегда осталась бы надежда, что и ей бы встретился хороший молодой человек, как Маше. Может позже. Но не знаю, мне кажется, что ничего этого не случится. И мне страшно.

– Я Вас понял. Постараюсь приложить все возможные усилия, чтобы узнать Лизу и помочь ей, если это действительно требуется.

– Спасибо Вам, доктор. Я тогда посижу в приемной, подожду вас.

– Вам не стоит сидеть здесь сидеть целый час. Во-первых, далеко не факт, что у нас получится за один сеанс наладить диалог. А во-вторых, Вы же понимаете, что то, о чем говорят в этом кабинете, называется врачебной тайной, и остается только между врачом и пациентом. Лиза может Вам рассказать, но я не могу делиться подобным, надеюсь, Вы меня понимаете.

– Я понимаю, но я прекрасно знаю уже сейчас, что скажет Лиза. «Все прошло хорошо, мама, не переживай. Доктор хороший, мы сразу с ним поладили, чувствую, все сложится замечательно».

– Давайте не будем забегать вперед. Всегда остается вероятность, что эти слова будут произнесены искренне.

– Я надеюсь на это, что мне еще остается, ― женщина кивнула, и попыталась изобразить оптимистичную улыбку. С ней она и вышла из кабинета. Синопсис предстоящей беседы выглядел интригующе, однако у него самого были довольно сдержанные ожидания. Он не так часто сталкивался в практике с подростками, это все-таки отдельное направление терапии со своими особенностями и установками. Пусть даже эта Лиза и достигла формально возраста совершеннолетия, но все равно ― восемнадцатилетних людей еще нельзя называть взрослыми, пусть они уже покупают себе алкоголь и распоряжаются правом голоса на выборах. Выбор их, что в том, что в другом случае остается зачастую незрелым ― радикальные идеи да дешевые коктейли в жестяных банках. Небольшая надежда оставалось на то, что, как сказала ее мама, она была умной и вдумчивой девочкой. Но за этими словами может скрываться все что-угодно. В конце концов, пускать слюни тоже можно достаточно вдумчиво.

В кабинет вошла невысокая девушка. Она была одета в черную блузку с подвернутыми руками и серую юбку-карандаш. Но ногах были черные лакированные ботиночки. Сосредоточенное выражение лица со скучающими глазами обрамляли распущенные вьющиеся каштановые волосы средней длины. Образ показался довольно строгим для восемнадцатилетней девушки, его разбавляла разве что только желтая резинка для волос, выступавшая в качестве браслета на запястье, да маленькая серебряная подвеска в форме динозавра. Девушка осмотрела кабинет без особого интереса и, встретившись взглядом с Грайворонским, вопросительно кивнула в сторону кушетки. Борис жестом показал располагаться. Лиза устроилась на кушетке, поправила юбку и сложила руки на животе. Ее тело уже сформировалось, небольшая грудь вздымалась, вторя равномерным движениям грудной клетки, но в силу возраста у нее оставалась юношеская угловатость, острые коленки и по-детски пухлые щечки. Карие глаза, безразлично устремленные в потолок, были модно подведены аккуратными черными стрелками.