Максим Кутис - Как быть нормальным

Звонила Марфа Ивановна, что только подтверждало его опасения. От этой женщины никогда не приходило приятных известий.

– Доброе утро, Марфа Ивановна.

– Доброе утро, Борис. Не разбудила?

– Разбудили.

– Хорошо. Помнишь, я вчера говорила, что надо разместить дополнительную рекламу?

– Маркетинговые штуки… Угу.

– Ну так вот я изучила материал и вчера договорилась о размещении в социальных сетях. И у нас уже есть первый клиент!

– Так быстро?

– Что значит «быстро»? Я уже несколько месяцев этим занимаюсь, как только заметила, что наши доходы стали постепенно падать.

– Они падали?

– Боже, Борис, ты не очень внимателен для психотерапевта. Ладно, спишем на то, что ты только что проснулся.

– Спасибо.

– Так вот сегодня в одиннадцать у тебя сеанс, так что давай, собирайся.

– В одиннадцать сегодня? Но я обещал Алисе провести с ней целый день.

– Боря, подумай сам, какой отец нужен девочке: у которого есть деньги, чтобы беззаботно гулять с ней целый день и дарить подарки, или у которого этих денег скоро не будет?

– Спасибо, Марфа Ивановна. Как всегда, крайне доходчиво. А кто придет на прием?

– Какая разница кто, Борис? Главное, что придет.

– Ладно, может тогда присмотрите часок за ней, пока я приму пациента, а потом тогда мы пойдем куда-нибудь?

– Не выйдет. Еще звонила твоя подружка Надежда, ей тоже требуется оперативная психологическая помощь.

– Она не мне подружка, Марфа Ивановна, а старый хороший клиент.

– Без разницы. Но я бы на твоем месте не стала бы заставлять ребенка сидеть целый день в приемной.

– Да уж, ничего хорошего из этого не выйдет. До встречи.

– Через два часа, Борис. Не опаздывай.

Борис повесил трубку и хотел было громко выругаться, но вовремя спохватился, что дочь уже могла проснуться, поэтому выругался про себя. Он встал с кровати и направился в комнату дочери. Та уже не спала, она расставила игрушки и тихо играла с ними. Эта черта наблюдалась в ней с самого детства, если так можно сказать про пятилетнюю девочку. Она никогда не забегала в комнату к родителям, никогда не требовала к себе дополнительного внимания, не плакала и не устраивала истерики по пустякам. Как отцу эта ее черта Борису нравилась, но как психотерапевту это вызывало некоторые опасения.

– Доброе утро, Лисюнь. Как спалось?

– Хорошо. Я только что проснулась.

– Славно, славно. Знаешь, я, к сожалению… Вернее, мне сейчас позвонили с работы и сказали, что одному человеку не здоровится. И мне надо сегодня срочно ему помочь. Я извиняюсь, мы не сможем сегодня погулять. Прости.

– Ничего страшного, папа, я все понимаю, ― ответила девочка спокойным тоном.

Грайворонский никогда не мог понять, откуда у женщин уже с такого малого возраста появляется эта черта ― сказать, казалось бы, приятную фразу, с улыбкой, но после которой сердце обливается кровью, и ты чувствуешь себя самым ничтожным человеком на свете.

Утро и сборы прошли несколько скомкано: Борис не мог подобрать слова, чтобы как-то сгладить свое нарушенное обещание, хотя Алиса никакого обиженного вида не показывала. Она быстренько съела свой завтрак, самостоятельно собралась, в машине подмурлыкивала песенкам по радио. И даже на входе в садик сказала на прощание: «Не переживай, папа, обязательно еще погуляем в следующий раз». На что Борис улыбнулся и поцеловал дочь.

Кабинет Грайворонского располагался в старом доходном доме конца XIX века в одном из многочисленных горбатых переулков Басманного района, где время будто бы остановилось. Когда он подбирал место для своей частной практики, то специально хотел найти такое, которое словно бы выпадало из общей ткани огромного мегаполиса ― подальше от магистралей и туристически-питейных маршрутов, мегаломанских советских и вычурных современных построек, подальше от шума и суеты большого города, но при этом в пределах Садового, разумеется, для статуса. Нужно было место, где вокруг в основном обитают бабушки, сохранившие грациозную осанку, к которым по выходным разве что приезжают дети на дорогих иномарках.

Так что, когда он разглядывал добротный, только что отреставрированный дом, который по сей видимости был архитектурным памятником, и мимо него за две минуты сначала прошла бабушка c аккуратно собранными в пучок благородными седыми волосами вместе с такой же седой таксой, еле передвигающей лапы, и пожелала ему хорошего дня, а потом подошел мужчина с пропитым лицом, но при этом достаточно опрятный, и тысячу раз извинившись, предложил обменять томик Гумилева на сто рублей для утреннего опохмела, то Грайворонский сразу понял, что это то самое место. Согласившись на обмен, он сразу отправился внутрь подписывать договор аренды. Плата за аренду кабинета была соразмерной местоположению, но оно того стоило. Единственной проблемой оставалась парковка, но благо двор в паре десятков метров оставался без шлагбаума. Неслыханная и крайне приятная редкость в центре.

Борис зашел в здание и поднялся на второй этаж, где располагался его кабинет. В приемной уже находилась Марфа Ивановна ― еще ни разу не было случая, чтобы она приходила позже него. Ходя до назначенного времени было еще десять минут, но его уже ожидали: на диване сидели женщина лет сорока и совсем юная девушка. С первого беглого взгляда было понятно, что это мама и дочь. Женщина при появлении Грайворонского сразу же нервно подскочила с дивана, юная девушка даже не шелохнулась, лишь оценивающе смерила взглядом доктора.

– Здравствуйте, Вы доктор Грайворонский? – сразу же задала вопрос женщина. У нее был приятный, немного высокий голос. Слова, даже самые нейтральные, выходили у нее словно пропитанными теплой материнской заботой.

– Да, здравствуйте, можете называть меня Борис. Приятно познакомиться.

– Мне тоже, Борис. Меня зовут Алевтина. Я могу сказать Вам пару слов наедине?

– Да, конечно.

Борис открыл дверь своего кабинета и пропустил женщину внутрь. Она нерешительно зашла, не решаясь начать разговор.

– У вас приятный кабинет.

– Спасибо большое. Вы хотели что-то мне сказать? Хотите присесть?

– Нет-нет, я быстро, я попросила о приеме не для себя, а для своей дочери Лизы. Вы ее видели, она сидела на диване. Я уже все в общих чертах рассказала вашей секретарше, но, думаю, будет лучше рассказать Вам лично. Лизонька меня пугает в последнее время. Вернее, «в последнее время» не совсем корректно ― она всегда была такой.

– Такой?

– Как бы Вам лучше сказать ― она не пропадает по ночам, не грубит, не ведет себя вызывающе – это я еще могла бы понять. У меня две дочери, и со старшей, Машей, я все это проходила. Она, бывало, дерзила мне, не ночевала дома, я находила у нее сигареты. Обычный такой юношеский бунт, хотя, конечно, достаточно мне нервов потрепала. Но потом все это со временем прекратилось: она повзрослела, утихомирилась, закончила институт, устроилась на хорошую работу, не сразу, но встретила приличного молодого человека, не то, что все ее предыдущие кавалеры, но которых было жутко смотреть, с татуировками все, похожие на наркоманов. Ее нынешний жених занимается компьютерными технологиями в банке. Я ничего в этом не понимаю, конечно, но платят ему хорошо. Квартиру купили в ипотеку в этом году и практически уже все выплатили. А на прошлой неделе обрадовали, что я стану бабушкой. И все прекрасно сложилось. Живу теперь не нарадуюсь на нее.