Игорь Райбан - Когда будет дом…

А потом он ещё раз заболел, и умер…

Её голосок задрожал, прикосновения прекратились.

Ирочка отвернулась, стала тихонько плакать.

Я притянул её к себе, слегка приобнял. Она дрожала от пережитого, уткнулась в грудь, спрятав лицо и глаза, из которых лились горькие слёзы утраченного детства.

– Тихо, тихо, не плачь, – утешал девчонку. – Я же не знал, мне вот тоже нравиться. Можешь так делать, сколько тебе влезет.

– Правда?

– Да, конечно.

Она высвободилась из моих рук, вдруг чмокнула меня в щёку, своими губками.

И тут же убежала, только пыль стояла столбом, от её исчезновения.

Вот что странно: её привычка прошла, как ни бывало, она гладила меня по волосам, только очень редко.

Иногда, шутя, просил её об этом. Она исполняла просьбу, но спустя рукава.

Ведь к ней пришла новая привычка: гладить меня по лицу, и целовать в щёку.

Что ж, мне пришлось терпеть и такое занятие. Воспитание, – дело такое, тонкое.

Через некоторое время Ирочка пришла в «берлогу» вечером, после ужина.

До этого она приходила только днём. Она тихонько, как мышка, поскреблась в дверь. Но я услышал, встал и ничего не спрашивая, открыл.

Ирочка прошла в комнату, закрыл за ней дверь на замок.

– Можно побуду с тобой? – спросила она, грустным голоском.

– Можно, но только до отбоя. Садись на стул, или на кровать. Чем займёмся с тобой?

– Не знаю. Придумай что-нибудь, – она уже нашла себе занятие, придвинулась ближе, стала исполнять привычку.

– Хочешь, расскажу о своём детстве? – предложил.

– Говори, я буду слушать, – разрешила Ирочка.

Уселся удобней на кровати, принялся вспоминать разные случаи:

– Я был маленький, ходил во второй класс. Мама записала меня в музыкальную школу. Наверно почти все мамы, лелеют мечту, что их чадо станет со временем талантливым музыкантом. Учился играть на скрипке, прикинь…

– Всё, перестань Ирочка, ты мне мешаешь. Лучше садись рядом.

– Тогда сяду вот так, – заявила она строгим тоном.

Скинула тапочки, взобралась на постель, поджала ножки под себя, оперевшись спинкой на моё плечо, взяла мою ладонь к себе, стала ласково гладить пальчиками:

– Ну как? Тебе удобно? И ты стал музыкантом?

– Да конечно. Вот, слушай дальше. Я обучался, как водить смычком, как настраивать струны, смазывать канифолью гриф.

Учился нотной грамоте, даже сольфеджио.

Я вырос бы в великого скрипача в мире. Как Ойстрах или Паганини.

Но всё разрушалось в один момент.

В школе, таких как я, не любили. На перемене, когда уже учился в третьем классе, один мальчик ради прикола подошел, ударил в пах ногой, очень сильно.

Он показывал другим пацанам удар карате, ходил в секцию.

Пытался прикрыть пах растопыренными пальчиками обеих рук.

Яички прикрыл, но пальцы… по ним будто пропустили высоковольтный ток.

После этого они больше ничего чувствовали. Ничего. Понимаешь?

– Да, я понимаю, – как взрослая ответила Ира.

– Из-за одного удара по пальцам, я потерял способность играть.

Нервные окончания в них умерли. Конечно, мог ими шевелить, двигать, делать какие-то движения, писать авторучкой, водить кисточкой с красками

Но не играть на скрипке, да вообще ни на чём.

Пианино, гитара, тоже теперь уже не про меня.

Я стал обычным человеком, среди всех миллиардов других человек.

– А что стало потом? После того удара?

– Музыкальную школу пришлось бросить. Тоже целая история с этим связана.

Конечно, я не мог больше играть на скрипке как надо: держать ритм, брать аккорды. Учителя были недовольны мной, ставили «неуды», дошло до моей мамы.

Ведь ничего не рассказал о том мальчике, на перемене.

Не знаю почему, – было стыдно признаваться и доносить.

Думал сам справиться с проблемами.

В школе меня считали «ботаном», не хотелось, чтобы к этому добавилось ещё обидное название, – маменького сынка. Ведь был уверен, что мама пойдёт в школу, устроит там большой скандал со всеми. У неё образовался нервозный характер из-за нелёгкой судьбы, во всём не везло в жизни, она никогда не была счастлива, как сейчас понимаю. За каждую провинность и оплошность, больно попадало частенько ремнём.

Однажды, на летних каникулах, в нашей семье закончились деньги на еду, до зарплаты мамы и пенсии бабушки, оставалось недели две. Но у нас был сад, где бабушка собрала два больших ведра малины. Решили продать их на местном базаре, он находился неподалёку от дома. На следующее утро, мама пошла на работу, а бабушка отправилась на базар с одним ведром малины, ещё с чем-то, тоже каким-то дешёвым товаром, то ли с яблоками, то ли с ранетками.

А второе ведро малины стояло дома, в холодильнике, чтобы ягоды не испортились на жаре. Мне поручено в обед, прийти на базар к бабушке, узнать, продала ли она малину. Что и сделал. Бабушка продала то ведро, наказала, чтобы вернулся домой, принес второе ведро с малиной, торговля стояла в самом разгаре.

Конечно, она твердила, неси аккуратно при этом.

Но, меня как бес попутал, я бежал со всей скоростью, чтобы побыстрей заняться своими делами: то ли играть в футбол с пацанами, то ли читать книжку.

Вообщем, в какой-то момент, сбежав на спуске, обо что-то споткнулся сандалией, полетел кубарем на землю. Ведро долго катилось по каменистой почве, половина ягод рассыпалась, смешалось с песком и пылью, а то, что оставалось в ведре, превратилось в малиновую кашу.

Я сидел на земле возле того злополучного ведра, беззвучно рыдал.

Но мне не было больно от ссадин и ушибов.

В тот момент, для меня, будто настал конец света.

Что оставалось делать, ведь мир остался живым и радостным на месте.

Пришлось вернуться к бабушке на базар с плачевным результатом.

Она посмотрела на меня с укором, не стала ругать, лишь сказала, чтобы шёл домой, готовился к приходу мамы.

Там ждало телесное наказание, но боялся не его, а тяготило нечто другое.

Проходящее время гулом отдавалось в моей голове, часы и минуты стучали возле висков, приближая меня к моменту расплаты.

Потом, после порки, не мог сидеть.

Не знаю как, но предчувствовал, что она наказывала меня не из-за злости, а желала в тоже время, чтобы превзошёл её в жизни.

Вряд ли она читала книжки Ромена Гари, знала кто это.

Ведь детство, молодость, были простыми этапами моего взросления.

И мы не давали обещания на рассвете.

– Жесть… – проговорила Ира. – Меня тоже пороли, только не сильно.

– Ну понятно, ты девочка, а я ведь был тот шалопай, у которого руки не из того места растут. Сколько натворил дел нехороших, да меня мало пороть!

Один раз послали за хлебом, дали пять рублей, мелочи не оказалось, а я потерял их. Бумажка выпала из карманчика моих шорт.

Ладно, слушай дальше.

В процессе той порки из-за двоек по скрипке, пришлось выдумать, – больше не хочу играть на скрипке и вообще обучаться музыке.