Владимир Иванов - Встреча в парке – 2

Повисла пауза. Не сразу понял, что от меня ждут ответа на какой-то вопрос. Переспросил Бориса, и он мне вкратце пересказал. Всё это время хозяйка пансионата отчитывалась о затратах на содержание её деда. Поскольку мы внесли оплату его проживания на год вперёд, то за неиспользованные три месяца нам могут вернуть деньги, конечно, за вычетом трат на ритуальные услуги и кремацию. Для этого нужно заполнить соответствующую форму заявления.

– Это всё? – Часто задавал подобные вопросы, когда хотел выиграть время на обдумывание. Но сейчас спросил скорее по привычке.

Хозяйка пансионата молча кивнула. Через минуту, сочтя моё молчание за недоверие, она достала из ящика стола личные вещи Джозефа и подвинула их в мою сторону. Это были швейцарские часы и бумажник. Машинально убрал часы в карман и также машинально раскрыл бумажник. Из него выпала старая фотокарточка и скользнула в сторону внучки Джозефа. Та, бросив беглый взгляд, протянула её мне.

– Это его жена? – Борис перевёл для меня её вопрос.

Я кивнул. Она не узнала свою бабушку! Джозеф ей так ничего не сказал. Почему? За почти два года не нашел нужным? Мне тем более не следует. Тут же мысль ушла в сторону. Почему она сразу не отдала вещи старика? Коллекционные часы стоят больше его годового содержания в этом пансионате. Но, если бы она знала правду о Джозефе, настоящей ценностью для неё была бы эта старая фотокарточка.

Через Бориса задал ей вопрос, знает ли она что-нибудь о судьбе своего австрийского деда, пропавшего в самом конце Второй мировой войны. Мой вопрос слегка удивил хозяйку пансионата. Она знала о своём деде, только то, что он, как нацистский преступник, был расстрелян американскими оккупационными властями. И всё! Но почему она не узнала свою бабушку? Странно, что Джозеф так хотел провести свои последние дни рядом с ней.

Попросил Бориса перевести слово в слово.

– Ваш дед не был нацистом. Он был военным врачом. Очень хорошим врачом. Американцы хотели переправить его в США, для чего устроили спектакль с поддельным судом и расстрелом. Но ваш дед сбежал от них в Чехословакию. Там наши дедушки познакомились. Остаток жизни ваш дед провел на родине.

Мой рассказ не произвёл на внучку Джозефа никакого впечатления. Тогда я вернулся к делам финансовым. В знак признательности считаю, что денежный остаток за три месяца, непрожитых моим дедом в их пансионате возвращать не надо. Это сообщение вызвало у хозяйки одобрительную улыбку. Она что-то быстро заговорила, но я жестом попросил её остановиться. У меня для неё была ещё одна приятная новость: вклад в её компанию от некоего господина Росицки никогда и никем востребован не будет. Она может рассматривать эту сумму, как вид благодарности её австрийскому деду от его пациентов. Эта новость лишила хозяйку пансионата дара речи.

Расписался в подсунутых мне документах. Положил свидетельство о смерти во внутренний карман пиджака. Вопросительно посмотрел на хозяйку: «Все ли формальности соблюдены?»

– Полагаю, – обратился к Борису, – нам тут больше делать нечего. – Вышел из кабинета и пошёл собирать вещи.

Борис зашел в комнату минуты через три. Он договорился с хозяйкой, чтобы нас отвезли в крематорий.

Для прощания нас отвели в маленькую комнатку, где стоял гроб, половинка крышки которого была открыта. Первым подошёл Борис и что-то тихо заговорил по-немецки. Пару раз его монолог прерывался всхлипыванием. С годами человек становится сентиментален. Повернувшись ко мне, прикрывая глаза платком, Борис почти приказным тоном произнёс: «Твоя очередь», и отошёл в сторонку, уступая мне место.

Лицо старика сильно исхудало. Желтоватая кожа выглядела буквально натянутой на кости. Хорошо, что рядом не было Валюши. С ней от такого вида дедушки Джо случилась бы истерика. Я продолжал смотреть на Джозефа, и ничего кроме «спасибо» не приходило мне на ум. Одно единственное слова вертелось в моей голове. Достал фотокарточку Ангелики, положил её на левую сторону груди старика под пиджак. Поцеловал холодный восковой лоб Джозефа.

– Спасибо, дедушка. – Неожиданно для себя сказал вслух.

Мы вышли в коридор. Борис куда-то отлучился и, вернувшись минут через пять, сказал, что урну с прахом можно будет забрать через два часа. А пока мы можем погулять поблизости, поехать в город или посидеть в маленьком сквере перед крематорием.

– Очень надеюсь, что в этом сквере нам не встретятся три араба с дубиной. – Пошутил Борис.

Как ни странно, эта его шутка вырвала меня из состояния отрешённости. Какое-то подобие улыбки проскочило по моему лицу.

– На этот раз воспользуемся правилом «пяти долларов». – Достал бумажник Джозефа и потряс им в воздухе.

– Владимир, – голос Бориса дрогнул, – подари его мне. Хоть какая-то вещица Йозефа будет мне о нём напоминать.

Я опешил от неожиданности. Просьба никак не сочеталась ни с его образом, ни с его историями. Передо мной стоял ребёнок, который просит что-то на память о любимом дедушке. Без колебаний протянул ему бумажник старика. Борис взял его сразу двумя руками. Не выпуская, правым рукавом вытер слезу и попытался меня обнять. Не получилось. Наконец, оставив бумажник в левой руке, правой признательно коснулся моего плеча и, склонив голову, отошёл к окну. Оставил его на минутку одного, чтобы он мог справиться с нахлынувшими чувствами.

Через минуту мы вышли на улицу. Повеселевший Борис предложил просто бесцельно побродить вокруг. Я согласился.

– Знаешь, Владимир, – начал он, как только мы оказались за оградой сквера у крематория, – Йозеф буквально перевернул мою жизнь. Да, именно случайная встреча с ним в начале весны шестьдесят восьмого в небольшой клинике Праги изменила всю мою жизнь. Все мои представления о человеке и его возможностях изменил уникальный врач-диагност, который должен был просто тестировать наше медицинское оборудование.

Я вспомнил свою первую встречу с Джозефом, и что со мной произошло потом. Похоже, старик обладал магией кардинально менять жизнь случайных встречных. Случайных ли?

Мы бродили, не выбирая направления по улочкам окраины Страсбурга. Летнее воскресное утро, редкие случайные прохожие. Борис рассказал мне, как старик открыл в нём способность видеть свечение внутренних органов человека и отличать цветовые оттенки здоровых от больных. Как после третьей командировки Борис не захотел возвращаться в Болгарию. И, если бы не случившиеся беспорядки, которые потом назовут Пражской весной, у него бы были большие неприятности. Но в атмосфере царившей анархии они с Йозефом решили уехать в Австрию. Кто-то из старых знакомых старика продолжительное время уговаривал его вернуться на родину. Так молодой Борис, как тогда говорили, переметнулся на запад. Потом, несколько лет они вместе разрабатывали методики диагностики заболеваний. Совершенствовали свои способности. Это были, возможно, лучшие годы Бориса.