Любовь Гайдученко - Вечный Жид

Совсем я перестала спать по ночам. А сегодня вторник, в два часа дня у нас как раз часовой разговор с психоаналитиком. Надеюсь, что никто не помешает мне выспаться.

Да, таки положительно на меня влияют беседы с моей умницей Натальей Николаевной! До беседы сахар был 20.4, а после – 11.2. Всё правильно. Общение с приятными тебе людьми всегда улучшало моё физическое состояние, и наоборот.

Ещё я вчера получила посылку. В ней 2 упаковочки немецкого амарила, картина, написанная женщиной, которая отправила посылку, белый плед и баночка растворимого кофе. Я не пью растворимый кофе, только в зёрнах, да и то не всякий. Вот такой уж я гурман. Оказывается, нищие тоже бывают гурманами, как это ни смешно.

Вот посмотрим, поможет ли мне амарил. Его дешёвый аналог, который мне дают бесплатно в нашей разорённой поселковой поликлинике, действует плохо. Впрочем, может быть, я люблю нарушать диету. Терпеть не могу гречневую кашу и всякие там диетические продукты, обожаю жирное и жареное.

Еще эта женщина, её зовут Инна, послала книжку некоего Крайона. Вот в такое я не верю ни одной секунды, с моей точки зрения это просто сплошное бла-бла-бла. А я человек сугубо конкретный. Конечно, слово – это очень сильная и важная вещь. Придумал же кто-то этот слоган: «Вначале было Слово…». И когда-то одна женщина написала мне, что когда она меня читает, она «смеётся и плачет». Значит, я не такая уж плохая пейсательница, если могу воздействовать на людей подобным образом! Но я пишу вещи очень конкретные и не люблю пустого трёпа.

Как-то давно я жила в хибарке в посёлке на Азовском море, платя за неё бешеные деньги. Хозяйка, абсолютно простая баба, взяла у меня почитать журнальчик, в котором в первый раз в моей жизни напечатали моих два рассказа. Впрочем, вру. Рассказ был один – про кота Дантеса с печальной судьбой (его утопила подруга детства моей Ляли в ручье). А вторая вещь была небольшая автобиографическая повесть под названием «Сукина мать». Собственно, с неё и началась моя пейсательская стезя.

Так вот эта тётка по прочтении всего этого начала меня дико восхвалять. Даже с Чеховым сравнила. Вообще-то, я бы предпочла, чтобы она меня сравнила с Достоевским – не люблю я Чехова за его героев, всех этих жалких обывателей, проживших свои бесполезные и беспросветные жизни в конце 19 века.

Но суть не в этом. Я ей так понравилась потому, что, как она сказала, я не пишу «цветистым слогом». Пишу просто и конкретно всем понятные вещи. Тут она права: я терпеть не могу какую-нибудь Дину Рубину именно за её вычурный слог, за множество якобы красивых эпитетов, которыми она опошляет всё повествование. Без них бы ещё сошло.

В общем, если начать углубляться в эту тему, можно писать бесконечно. Но я не собираюсь заниматься тут литературоведением. Моя жизнь зашла в полный тупик, из которого мне очень хочется найти выход, а по предыдущему опыту я знаю: когда пишешь о своей жизни, анализируя все её подводные течения, это сильно помогает в ней разобраться.

Тем более, что мне совершенно нечего делать. Я принадлежу только сама себе, впервые в жизни – полная свобода, я никому ничем не обязана, и у меня куча свободного времени.

Если бы мой прадед Андрей Ливанов не женился бы в начале 20 века на девице Надежде Артоболевской, то меня бы на свете не было. Он был преинтереснейшей личностью. В их многочисленном семействе мальчикам давали в основном две профессии: они становились либо артистами, либо священнослужителями. Андрей Ливанов вполне мог стать артистом, внешность позволяла. Но он выбрал второе, хотя по рассказам его старшей дочери, то есть моей бабушки, был неверующим.

Но вот чего никто не мог предвидеть, это того, что к власти придут большевики, которые не только будут отрицать религию, но и яростно бороться с её служителями. И как я однажды вычитала в интернете на сайте РПЦ, они убили моего прадеда и с ним вместе его братьев и других родственников, приписав им, что они вели борьбу против советской власти.

Отец Андрей служил на Алтае. Там, в селе Чарыш Бийского уезда у них с моей прабабушкой родилось десять детей. И однажды к ним явились красноармейцы с целью их всех убить, но слава Богу, они уже были далеко – крестьяне дали им сытую лошадь, дед Андрей покидал всех в кошеву (дело было зимой), и красноармейцы не смогли их догнать. (Вот опять моя жизнь подвергалась опасности, опять я могла не родиться!). И на какой-то глухой заимке они пересидели самое страшное время.

Какая всё-таки случайность – появление человека на этот свет! Моей матери врачами было запрещено рожать, поскольку она была очень больна. Что это было правдой, подтверждалось тем, что она очень рано умерла, мне не было и 16-и лет. Но она не послушала никого, и я появилась на свет. Впрочем, бабушка тут же меня отобрала, а мать и не сопротивлялась, ей было всего двадцать лет, и, видимо, очень хотелось устроить личную жизнь, ребёнок ей особо не был нужен.

Дети таких вещей не прощают. И, как это ужасно ни звучит, я к своей матери любви не испытывала. Но бумеранг вернулся: теперь моя дочь не испытывает любви ко мне. А это, знаете ли, очень неприятно, особенно когда знаешь, что ты была хорошей матерью и жила исключительно для своего ребёнка.

Впрочем, нет. Опять лукавлю. Когда мы съездили в круиз на Кижи и встретили там Лялю, она мне совсем не понравилась. И долгое время мы катались к ней в Москву лишь только потому, что об этом меня просила Женя. У неё завелись с Лялей общие интересы – обе они оказались заядлыми лошадницами. Они ездили по конюшням, даже в музей коневодства Ляля её водила. Для одиннадцатилетней девчонки это было дико интересно. Так продолжалось года три. Ляля очень любила путешествовать, например, она однажды надолго уехала в Варшаву, где у неё жили родственники, и предложила нам пожить у неё, в центре Москвы. Мы заявились туда всей оравой, с нами был мраморный дог Дэнди, он тогда был щенком, и подобранная нами в Балабанове собака Дина, у которой тогда тоже родились щенки. К счастью, в квартире Ляли была такая просторная кладовочка, куда мы всё это собачье семейство и поместили.

Помню, жрать нам было нечего. Мы залезли в Лялин буфет, где не нашли ничего, кроме старого засахаренного варенья и ещё чего-то, напоминающего козинаки, судя по его виду. Его было много и ему тоже было сто лет в обед. Есть это было опасно. Я предложила сначала дать это попробовать Дине, и если с ней всё будет после этого в порядке, начать есть это самим. Но Женька рассудила иначе. Она сказала, что Дина с нами давно, и ей будет жалко, если с ней что-то случится, а вот Дэндик у нас недавно… И мы дали кусочек козинаки Дэндику. И оказалось, что это вполне съедобно – никаких последствий не было. Его было так много (не знаю, с какой целью Ляля его приобрела, но потом она явно о нём забыла), что мы ели его целую неделю, это было даже вкусно, если с чаем. Запасов чая у Ляли тоже было предостаточно.